Жальче сбереженных денег,
Позабытых на прилавке;
Жальче золотистой славы,
Улетающей с годами;
Жальче женщины любимой
После слов: «Так будет лучше».
И когда б возможно было,
Детства ты не променял бы
На разбросанную юность,
На растрепанную зрелость,
На заброшенную старость.
Только в детстве видел вещи,
Знал, какого вкуса стебли,
Как ольховою корою
Пальцы выпачкаешь красным,
Как снежок на шее тает.
И на всю я жизнь запомнил
Эхо в комнате у деда
И пчелиные укусы,
Запах конского навоза
И груздей хрустящих стаи,
Жар песка на голом теле
И росистые частушки.
Что потом пришло — бледнее,
Неприветливей, случайней.
Если ты в горах ребенком,
Как коза, скакал по скалам,
То покажется равнина
Безотрадною и плоской;
Если ты в снегах родился,
Голова кружиться будет
От лучей роскошных юга.
Если ты в плохом родился,
То к хорошему привыкнуть
Очень трудно, очень сложно.
Ведь какие только мысли
Не всплывают по дороге!..
А кибитка едет дальше.
В той кибитке бледный, пыльный
Юноша — черты такие
Каждый видел, вероятно,
На Кипренского портретах.
Кто он и куда он едет?
Неизвестно. Ведь в начале
Девятнадцатого века
Не узнаешь из газеты
Про декабрьское восстанье.
Разве только под дугою
Однозвучный колокольчик
Пробренчит о том невнятно…
Вы б могли понять, наверно,
Ощущение минуты:
Смесь тревоги с любопытством, –
Если в тишине домашней
Вы романс про колокольчик
Напевали потихоньку
(Так всегда среди уюта
Тянет в дальнюю дорогу),
И внезапно перед домом
Настоящий колокольчик.
Прозвенел. Остановился.
Слышен голос: «Барин дома?»
И тогда в окно увидеть
(С той же смесью любопытства
И тревоги непонятной)
Незнакомую коляску.
А потом, спиной к лакею,
Произнесть: «Я принимаю».
И вошедшему в покои
Объявить хозяйски чинно:
«Мужа нету. Он в отъезде».
А потом добавить просто:
«Я вас знаю. По рассказам».
Вы б могли понять, наверно,
Как заманчиво в гостиной,
Сумерек не замечая,
Слушать, затаив дыханье,
Новый звук рассказов новых
И украдкою из кресла
Подмечать своеобразье
Новых жестов, новых взглядов;
И, боясь еще признаться,
Видеть близость в незнакомом.
(Где я слышал этот голос?
На пирушках «Арзамаса»
Средь мундиров, синих фраков
Ямбами перебивал он
Пунша треск и звон бокалов?
Или в бункере Берлина
Спрашивал меня серьезно:
«Пережить — и что же дальше?»)
«Снег и ветер, снег и ветер.
Снег на шапках, на цилиндрах,
На мундирах, на тулупах.
Петр Великий руку поднял,
Защищаясь от снежинок,
А они танцуют в вихре
И коню щекочут щеки.
Ветер снегу помогает,
Ветер шелестит плащами,
Крутит перья треуголок.
И теперь еще я помню
