— Ну, извините… извините, — говорил Афанасий Петрович: — я никак не думал, что вы не заметите.
— Извиняю, — сказал Каютин торжественно. — Только научите, что мне делать? мне не в чем вытти!
— Наденьте мой фрак, — добродушно сказал Доможиров и опять покатился, пораженный несообразностью своего предложения: Каютин был высок и худ, а Доможиров низок и широкоплеч.
— Нечего с вами делать! — сказал Каютин, немного рассерженный. — Пойду рыться в своем чемодане: не найду ли чего в старом платье…
И он ушел.
Глава II
Пустая причина породила важные следствия
Едва вытащил Каютин на середину своей комнаты старый, запыленный чемодан и принялся его расшнуровывать, как послышался стук в дверь.
— Войдите! — закричал он, а сам убежал за ширмы.
В комнату вошла девушка лет семнадцати. Черты лица ее были благородны и привлекательны, необыкновенной белизны лоб, резко оттененный свежестью щек, нежный носик, будто выточенный искусным художником из слоновой кости, большие черные глаза с длинными, густыми ресницами, рот удивительной формы, особенно выигрывавший при улыбке, когда сверкающая белизна зубов разительно выказывала яркость ее губ и чудную их форму: такова была вошедшая девушка. Небогатый костюм ее отличался безукоризненной чистотой и грацией: ловко сидел на ней темный шерстяной бурнус, отлично сшитый, и простенькая соломенная шляпка с синими лентами, положенными крест-накрест, удивительно шла к ее хорошенькой головке.
В маленькой красивой ручке держала она узелок, завязанный в фуляр. Ее узенькие ножки обуты были очень тщательно, что невольно вас поражало.
— Кто там? — спросил Каютин из-за ширмы.
— Я, — отвечала она гармоническим голосом.
— Ах, Полинька! голубушка! как я рад!
— Скажите, что у вас делается?
— Ах, ужасные вещи!
— Да вы живы?
— Жив!
— И здоровы?
— Здоров… Представьте, мой хозяин… Знаю: раму выставил… Я иду от Надежды Сергеевны, посмотрела на ваше окно: рамы нет; я испугалась.
— Чего ж бояться!
— Да покажитесь!
— Нет, нельзя.
— Ну, так я уйду. А вы приходите ко мне: я кофею приготовлю.
— Ах, ужасная жажда!.. Мы вчера ужинали, нас было много; пили… я за ваше здоровье выпил…
И Каютин остановился.
Лицо Полиньки нахмурилось; она тяжело вздохнула.
— Полинька! Палагея Ивановна, — с испугом закричал Каютин.
Она молчала.
Он проткнул немного ширму и посмотрел на ее задумчивое лицо. Полинька развеселилась, увидав его глаз.
— Зачем вы ширму разорвали?
— Чтобы вас видеть… Ах, как мне хотелось вас видеть! Разошлись мы часу в третьем ночи; я и пошел бродить мимо окон Надежды Сергеевны: часа три ходил, — все думал вас увидеть; мне так много, так много хотелось сказать вам.
