— Я очень рад, что вы не боитесь меня. — Его голос был тихим, почти шепот в утреннем свете.
Она снова взглянула на него снизу вверх, немного смущенная тем, что его взгляд так и не оторвался от нее. Похоже, его пальцам не составило особого труда завершить раздевание.
— Я никогда не боялась вас, Джеред. Вы смущаете меня, но и беспокоите тоже.
Он наклонился и поцеловал ее в шею. Она задрожала.
— Что? — Похоже, он совершенно не обращал внимания на ее слова.
— Я боюсь в этом признаться, Джеред, но должна сказать, что не одобряю ваш образ жизни.
Он попятился и уставился на нее.
— Я огорчен.
— Джеред, вам действительно не следует заниматься грабежом карет. Несомненно, вы можете найти что-то более подходящее вашему положению. Нечто, что не противоречит морали.
— Например?
— Любое другое занятие, Джеред. Что-то подобающее вашему высокому рангу.
— Благие дела?
— Конечно!
— То есть вы готовы вести меня к добродетели, Тесса?
— Если вы пожелаете, Джеред. — Она мягко улыбнулась ему. — Хотя у меня мало опыта, я уверена, что мы сможем найти что-то, что подойдет нам обоим.
— Рождение наследника, Тесса, кажется достаточно хорошей целью. — Он провел пальцем по ее нижней губе. Она улыбнулась. Если говорить правду, ей очень сильно хотелось поцеловать его.
— Кажется, мы найдем общий язык.
Она знала, что лучше не настаивать на темноте, прекрасно помня свечи, которые он оставил гореть, чтобы лучше рассмотреть ее. Что он увидит сейчас, в утреннем свете, чего раньше не видел? Она не стала ни выше, ни ниже, не поправилась и не похудела. Она такая же, какая и была, не красавица и не урод, обычная женщина.
Но ей так хотелось выглядеть привлекательнее. Особенно когда с нее постепенно снимают одежду. Сначала редингот был снят так быстро, что она оказалась лишена его раньше, чем осознала это. Потом блузка и юбка, довершавшие ее костюм для верховой езды, исчезли одним движением, как будто пальцы Джереда были волшебными, а его едва заметная улыбка только подчеркивала это. Наконец она осталась в одном корсете, но даже он не мог противостоять его проворным прикосновениям, потому что мгновение спустя и передняя и задняя шнуровки оказались распущены и корсет упал на пол. Только рубашка скрывала ее наготу, и даже она была не большим препятствием, чем дыхание или взмах ресниц, поскольку Тесса держала глаза решительно закрытыми.
Кончик пальца прошелся, едва касаясь, по ее векам, веселый голос прошептал:
— Где вы, Тесса?
