– Ты его видел… перед этим? – медленно спросил Оскар.
– Да, – почему-то торопливо кивнул Генри Клевинджер. – Он не был человеком. Человек – ведь это не тело, не мышцы, кровь или железы.
Человек – это душа, разум. А у него их не было. Впрочем, ты это увидишь сам.
– Это тяжелая операция?
– Разумеется, под общим наркозом. Потом еще месяца полтора я должен был ждать, пока прорастут нервы.
– А какие у тебя были ощущения, когда ты почувствовал свое новое тело?
– О, эти ощущения возникли не сразу. Я осваивал свою новую оболочку месяца три, пока не привык к ней. Это ведь были не только новые мышцы, упругие и сильные, вместо моих немолодых и дряблых, не только гладкая кожа вместо моих складок и морщин. Молодые железы и их гормоны дали мне другое, полузабытое самоощущение, новую физическую энергию.
– А шрам?
– Во-первых, я стараюсь поменьше обнажать шею, во-вторых, как ты видишь, я отрастил бороду и длинные волосы, а в-третьих, там же у доктора Грейсона мне сделали еще и пластическую операцию, и шрам, в общем, почти не виден…
– Скажи, отец, а ты видел этого… ну, который предназначен мне?
– Да, доктор Грейсон показал мне всю нашу семью… Семью слепков. Моих, твоих, маминых и сестры.
– И какой же он?
– Точно такой же, каким ты был года полтора назад.
– Симпатичный?
– Это ты, – пожал плечами Генри Клевинджер.
– А мама? Мама, ведь, выглядит намного старше тебя.
– Она отказывается от операции. Ты ведь знаешь ее характер. Вечное стремление прикрыть свой страх и апатию моральными соображениями. Я не осуждаю ее. Фактически мы уже давно далеки друг от друга. Я не предал ее, не развелся, не женился на другой, но мы давно уже идем разными курсами…
– Я понимаю, – пробормотал Оскар и добавил: – Прости, отец, я немножко устал…
– Поспи, сынок, я утомил тебя.
Оскар закрыл глаза. «Удивительно, – думал он, – устроен человек. Можно выходить из себя из-за потерянной книги или запачканного пиджака и испытывать некое душевное онемение, когда речь идет о вещах в тысячу раз более важных». Он действительно почти не испытывал никаких эмоций. Умом он понимал всю необычность услышанного, но только умом.
Он задремал и увидел, что бежит за каким-то человеком. Ему видна была лишь спина убегающего, но он сразу догадался, что гонится за своим слепком. Господи, только бы у него действительно были пустые глаза…
Меня позвали к доктору Грейсону, но мне пришлось ждать, наверное, с полчаса.
Прошло уже недели две, как я очутился в Нове, но я все еще чувствовал себя потерянным. Я знал теперь все, что произошло со мной, знал, что мне ничего не угрожает, что доктор Грейсон благоволит мне, но никак не мог обрести гармонию. Ни в ежечасной суете, ни в минуты погружения. Я не мог понять, в чем дело. Страхи темной сурдокамеры остались позади, и услужливая память ежедневно ощипывает их. Скоро от них вообще ничего не останется.
