Утром следующего дня никто не пришёл к колодцу. В творило опускались жавороночьи трели. Пётр сверлил кирпич, пытаясь его раскрошить. «Хорошие делали кирпичи». Только небольшую выбоину смог выдолбить сержант – отпускник. Никто не спасал его. «На чемодан польстился Фомкин. Мог сказать матери или ещё кому. Не сказал. А если, в самом деле, умер. Никто не узнает о нём. Придётся умереть тут от голода. Нужно выбираться самому. Нужно что-то придумать. Сделать ступеньки. Но как их делать. Попробую скрутить верёвку из одежды. Есть ткань… Уехала ткань. А была бы хорошая верёвка».
Услышав стук копыт, Ивкин принялся кричать.
– Чего орёшь. Слышу. На, поешь. Картошка ещё тёплая и пышки на сале. Приболел немного. …Маму не видел твою. Не сказал. Завтра вытащу тебя, если Нюра согласится со мной опять жить. Ивкин твою мать силодёром взял. Она тобой ходила. Застращал. Мать твоя из большой трудовой семьи была. Почему-то считались зажиточными. Это так твой батя говорил на каждом углу. Обещал активист помочь, чтобы не кулачили её семью, чтоб не сослали. Понял? Сынок. Мой ты сын.
Пётр молчал. Не понимая, что сказал Фомкин. Мама говорила, что семья была большая – восемь душ. Лошадей – только три. Земля рожала плохо.
– Любили мы друг друга. На вечерках в играх друг друга выбирали. Я ей подарки делал. Приглядистая была девушка. Многие парни томились по ней. Ивкин настырничал. Козырял, что воевал, что ранен. Пугал Нюру, что скоро её семью отправят в Нарым. Сибулонец. Одно слово. Бог покарал. Не я на него донёс. Продавщиха из лавки. У неё постоянно уполномоченные на постое стояли. Она по злу и сообщила поночовщику своему. Перекрещусь. Отец твой посулами заставил Нюру жить с ним. Кулачить семью твоей мамы было не за что. Так вот жизнь повернулась. Отец мой был против Нюры. Невесту хотел зажиточную. А мы о свадьбе говорили. Убежать хотели в город к моему дяде. Не успели. Отца моего арестовали. Меня хотел отделить, но не успел. Увезли нас в город. Дядя откупил. Но время шло, а когда мы вернулись из под ареста, твой отец насильно склонил Нюру к себе. – Фомкин замолчал, сморкаясь. – Мой ты сын, Пётр. И дерёшься ты хорошо, как мой отец. Он первым был бойцом на улице. Наш край всегда побеждал. Ты тоже двужильный. Отец на спор десять пудов на мельницу отнёс. Ивкины коренасты, ширококостны, а ты в нашу породу. Мал и удал. Ивкин раз в голицу свинчатку вложил и мне челюсть сломал в трёх местах, когда на масленку на кулачки бились – стенка на стенку.
