Временами откровенные насмешки Дон Жуана над самим господом богом страшат Лепорелло, пробуждая в нем остатки совести. Да и убийство Командора его напугало. Но чаще всего он восторгается своим хозяином – его самоуверенным бесстыдством, отвагой, успехом у женщин, всегдашним умением выйти сухим из воды. И в лучших, и в худших своих проявлениях слуга – воплощенная посредственность; тем сильнее на его фоне дьявольская притягательность господина.
Когда все кончено, Лепорелло, как и большинство «верных» слуг, идет в кабак – поискать себе лучшего господина. Ни слез, ни сожалений.
Окруженный всеми ими, само средоточие драмы – Дон Жуан, загадочный, пленительный и отталкивающий. В его адрес немало задано вопросов, а ответов, достойных внимания, сыщется не так много. Существует масса возможностей трактовки и изображения этой фигуры, которые не противоречат ни либретто, ни музыке. В этих рамках единственно важным является, по-моему, то, чтобы исполнитель, находя свое прочтение, был до глубины души убежден, что именно таким и был Дон Жуан.
Что касается меня, то я вижу Дон Жуана мужчиной, лучшие годы которого остались позади. К моменту начала действия моцартовской оперы он уже понимает собственное бессилие. Немудрено, ведь, если верить «Списку» Лепорелло, Дон Жуан успел пожить. Да как пожить! Но больше к этому громкому списку он не в состоянии присовокупить ни единого имени.
Начиная с первой сцены – его неудачи с Донной Анной, – Дон Жуан не добивается успеха ни у одной женщины, даже у смиренной служанки Эльвиры. Положим, обстоятельства всякий раз против него, но ведь раньше, более двух тысяч раз, он подчинял себе обстоятельства. Жуан не потерял еще былой величественности; его блестящая дерзость и самоуверенное обаяние напоминают нам о той силе, которая была заключена в нем когда-то. Но с той минуты, когда Командор указывает на него перстом обвинителя, начинается падение Жуана, которое в конце концов низвергнет его в бездну.
Жуан, конечно, вначале не представляет, каков будет его конец, но я думаю, что в душе он сознает: звезда его закатилась. И осознание этого становится яснее и яснее по мере того, как он все больше убеждается в том, что прежняя роль неотразимого соблазнителя ему больше не по плечу.
Мне кажется, что и в музыке, и в драматургии оперы все время ощущается какой-то лихорадочный вызов, отчаяние человека, который уже не может довериться оружию, раньше служившему ему безотказно. Его постоянные неудачи со всеми женщинами на протяжении драмы могут только способствовать этому мучительному прозрению.
