– Пожалуйста, не убивайте меня.
– Пошли за мной, – поманил главарь. Дэнни еще крепче вцепился в стойку:
– Не за себя прошу: жена, пятеро детей. Жена больная, то в больницу, то обратно…
– Кончай ныть. – Бандит оторвал Дэнни от стойки. – Твое начальство хочет, чтобы ты, когда дадут ток, подкатил обратно к станции те девять вагонов.
Он схватил Дэнни за руку и потащил к задней двери вагона. Здоровяк поджидал их у двери. Дэнни старался не смотреть на его окровавленный рукав.
– Пойдешь в кабину второго вагона, – сказал главарь, – и будешь ждать указаний из Башни.
Дэнни пытался заглянуть в глаза главаря, видневшиеся в прорезях маски. Они ничего не выражали. Главарь рывком раздвинул боковую дверь. Дэнни схватился за ручки.
– А как я поведу поезд без ключей и тормозной ручки?
– Они пришлют тебе новый комплект.
– Терпеть не могу работать чужой тормозной ручкой. Знаете, у каждого машиниста личная…
– Делай, что говорят! – В голосе бандита впервые зазвучали нотки нетерпения. – Ну, давай. Пошел!
Дэнни вгляделся в туннель:
– Я не могу. Там лежит кто-то. Старший диспетчер, кажется. Мне придется переступить через него. А я не могу смотреть…
– Так закрой глаза! – посоветовал бандит, толкая Дэнни в спину.
Дэнни вдруг вспомнил, как они с ребятами шалили перед первым причастием. Неужто за это его карает Господь? Господи милостивый, я не хотел. Вытащи меня отсюда, и я буду самым благочестивым и преданным Твоим слугой. Больше никаких дурацких шалостей, клянусь, хотя я и тогда не имел в мыслях оскорбить Тебя. Ни прегрешения, ни лжи, ни нечестивого помысла… Господи всемогущий, я стану творить добро, жизнь моя отныне будет исполнена веры…
– Вали отсюда! – сказал главарь.
За долю секунды до того, как палец главного бандита указал прямо на нее, Анита Лемойн впервые в своей жизни ощутила смутный трепет… «Помни, что все мы смертны!» – Придурок-телеведущий неизменно повторял эту фразу всякий раз, когда заканчивал мастурбировать. Испуганно моргнув, она перестала таращиться на этого латиноамериканца с внешностью итальянского любовника. Глаза ее перебегали с толстухи, пытавшейся закрыть собой двух своих мальчишек, на старую пьянчужку: грязная кожа, сплошь покрытая какими-то отвратительными струпьями, мутные, белесые глаза, шамкающий рот… Господи!
Помни, что и ты тоже смертна! Нет, это еще не смерть, конечно, – просто напоминание о том, что наступит день, когда и ее собственное тело начнет расползаться, упругие груди обвиснут, кожа станет дряблой и сморщится – вот и конец веселой игре, за которую вдобавок так хорошо платили! Она занялась этим ремеслом, когда ей едва стукнуло четырнадцать, а сейчас ей уже под тридцать. Стало быть, пора подумать о будущем. Итак, квадратная толстуха-мамаша и старая пьянчужка – словно два пути, которые судьба предлагает ей пройти. Пьянчуга – та уже, можно сказать, одной ногой в могиле, это и слепому видно. А вот эта пышечка… Как насчет нее?
