- Ты что, собираешься поднять восстание?
Надеюсь, до этого не дойдет: постараюсь договориться о примирении. Впрочем, как знать? А тебя я призвал, чтобы предупредить: если со мной что-нибудь случится, иди в монастырь. Можешь даже принять постриг, если другого выхода не будет. Для тебя это единственный способ уберечься. И еще… - Он поднял на меня глаза, в них застыла полная безысходность. - Отомсти за меня.
- Но я уверен, что император… - забормотал я и тут же осекся: в комнате появился грузный краснолицый человек. При виде меня он весь просиял и радостно меня приветствовал.
- Благороднейший Юлиан, перед тобой комит Луцилиан. Я приставлен к особе цезаря в качестве…
- Тюремщика! - ощерился по-волчьи Галл.
- Цезарь любит надо мной подтрунивать. - Луцилиан повернулся к Галлу. - В последнем заезде победил Торакс. Зрители ждут, когда ты его увенчаешь
Галл резко развернулся и откинул занавес; моя память навсегда запечатлела его силуэт в лучах ослепительного солнца на фоне безоблачного голубого неба. За ним, как штормовое море, ревела толпа.
- А разве благороднейший Юлиан с нами не останется? - спросил Луцилиан, заметив, что от шума толпы и ударившего мне в глаза солнечного света я инстинктивно отступил назад.
- Нет! - отрезал Галл. - Он готовится в священники. - Занавес опустился, и все было кончено.
* * *
Дальнейшая судьба моего брата общеизвестна. Галл и его "тюремщики" двинулись в Милан по суше через Иллирию.
Войска не смогли прийти ему на помощь: из городов, по всему пути его следования, выводились гарнизоны. В Адрианополе его действительно ждали фиваидские легионы, но Галлу не позволили на них даже взглянуть; от его цезарского сана осталось одно название. В Авитрии Галла предательски арестовал бывший начальник его личной охраны, бесчестный комит Барбацион. В тюрьму брата посадили в Истрии, здесь же состоялся суд, председательствовал на нем Евсевий.
Галлу вменили в вину все преступления, совершенные кем-либо в Сирии за четыре года его правления. В подавляющем большинстве выдвинутые против него обвинения были надуманны, а сам суд - не более чем фарс; все соответствовало вкусам Констанция - попирая законность, он обожал создавать ее видимость. Галлу в этих условиях ничего не оставалось, как все валить на свою покойную жену. Это, конечно, не делает ему чести, но его уже все равно ничто не могло спасти, а обвинив Констанцию во множестве злодеяний (на самом деле ее вина несравнимо больше), он хотя бы сумел напоследок досадить ее беспощадному брату. Избранная Галлом тактика защиты привела императора в ярость, и моего брата приговорили к смертной казни.
