— Овечка, овечка, дай мне немного молока.
— Принеси травы, тогда дам.
Бродит мышонок по лугам — все луга солнцем выжжены, пришел в дремотный сад, растущий на камнях.
— Сад, а сад, дай мне немного травы, я отнесу траву овце, овца даст молока, молоко я отнесу старушке Марии, Мария вернет мне хвост.
— Где ж я тебе ее возьму? Разве не видишь, что вокруг голые камни? Мне бы воды, жажда замучила.
Мышонок снова в путь: пробежал под тенистой оливой, перебрался через холм, пролез сквозь колючие заросли, вышел к ручью.
— Ручей-ручеек, дай, пожалуйста, воды. Водой я напою сад, в саду вырастет трава, траву я отнесу овце, овца даст мне молока.
Отвечает ручей с грустью:
— Как же я дам тебе воды, если туча не дает мне дождя?
Мышонку и передохнуть некогда: бежит он через засохшие леса, через выжженные луга, прибегает к тихому морю.
— Молю тебя, море, сделай так, чтобы из твоих глубин родилась туча! Туча прольет дождь, наполнит ручей, ручей даст воды, водой я полью сад, сад зацветет, зазеленеет, даст мне травы, траву я отнесу овце, овца даст молока для старушки Марии Магдалины, которая оторвала мне хвост.
Но морю хотелось спать. Нежной и сонной была морская равнина, лишь мелкая зыбь ходила по ней, плавно переливаясь.
— Ох, мышонок, только тебя мне не хватало!
— Так я же Младенец Иисус.
— Ты Иисус? Что-то не верится.
Сжалилось, однако, море и — ох! — выдохнуло из себя струйку воздуха, до того тоненькую, что только зоркий глаз дельфина заметил. Так появилась тучка, поплыла в небо, покачивается, посверкивает, сверху на море глядит, как оно свои волны на берег катит, о дожде и не думает.
— Тучка-облачко, облачко-тучка, помоги, — просит мышонок. — Худо мне без хвоста.
Потянулась туча, зевнула и говорит:
— Так и быть.
Закружилась она играючи, завихрилась — пошел из нее дождь, наполнил ручей. Зачерпнул мышонок воды в кувшин, отнес в сад, полил каменистую землю, трава выросла.
— Сад, родимый, дай мне травы!
Дал сад травы, отнес мышонок траву овце, овца обрадовалась, дала молока, мышонок взял молоко и бегом к старушке, та перестала горевать, расцвела как роза, получил мышонок свой хвост.
Мчится он к нашему деревенскому кузнецу Марио Муссо.
— Приклепай мне хвост. Его оторвала старушка, у которой я выпил молоко.
— Ладно, только уговор: не ешь моего кота, у него глаза горят как уголья, зимой меня греют.
— Не бойся, не съем.
Раздул кузнец мехи, накалил железо, гнул, стучал, приклепал хвост.
— Спасибо тебе, друг, знаешь, а ведь я — Иисус, превратившийся в мышь.
