У меня какое-то заболевание.
Сняв обертки с двух ломтиков бекона, я позволил им скользнуть на хромированные прутья гриля и пару раз повторил про себя: «У меня какое-то заболевание. Психическое расстройство». Это было чем-то непомерным. Человек в пустом и незнакомом доме вряд ли мог с подобным управиться. Я найду его записную книжку с адресами и телефонами. К исходу дня налажу связи со своей прошлой жизнью. Опершись на раковину, я следил за тем, как бекон начинает поджариваться.
Я стал замечать вокруг мелкие свидетельства того, что здесь кто-то жил. Известковый налет на чайнике, наполовину израсходованную бутылку с моющим средством. Пару засохших макаронин в зазоре между холодильником и кухонным шкафом. Признаки жизни. Ища в шкафах банку с бобами, я наткнулся на упаковку галет «Пингвин». Двух не хватало. Опустившись на корточки, я несколько минут просто глядел на эту упаковку, лежавшую поверх пакетов с макаронами и банок с консервированными помидорами, внимательно изучая надорванный уголок целлофана. Тот я, что съел эти галеты, был реальным, живым, он находился здесь, жил в этом доме.
Только вчера входил в эту кухню и, может быть, готовил то же самое, что и я сегодня. Еда, которую он приготовил, все еще совершала свое путешествие через мою пищеварительную систему. Все это происходило именно в этом помещении и совсем недавно, а теперь его не стало. Просто коченеешь при мысли о том, что когда мы умрем, то после большинства из нас останутся недоеденные бисквиты, недопитые чашки кофе, наполовину использованные рулоны туалетной бумаги, скисающие в холодильнике пакеты молока; что повседневные вещи обихода переживут нас и тем самым докажут: мы не были готовы к смерти, мы не были умными, не были героями, а были мы простыми животными, чьи тела, ничем не отличающиеся от тел других животных, перестали функционировать без какого бы то ни было плана, не спросив нас.
За одним исключением.
За исключением того, что никто здесь вчера не умер.
Не было ни его, ни меня. Это были мои галеты, и ел их я сам. Существовал лишь один Эрик Сандерсон, и я по-прежнему стоял в своем доме, в своей кухне, в микроволновке шипел мой завтрак. Я понимал, что так оно проистекает из неоспоримой логики ситуации, и пытался убедить себя в этом снова и снова, но сама эта мысль казалась поверхностной, лишь слегка прикрывающей черную бездну. Я ничего не знал об Эрике Сандерсоне. Как же мог я притязать на то, что я — это он?
