Но ошибочно было бы считать гидру окончательным ответом. Во-первых, в мифе о восстании есть один пункт: не сдаваться. Наказание для тех, кто попал в руки отца, — быть заживо съеденным или заточенным навеки в вулкан. Если ты сдаешь свое тело, оно не может вернуться на землю или возродиться (вулканы не связаны с землей — это наземные базы отца — солнца). Таким образом, того, кто сдастся, ожидает еще более страшная судьба, нежели смерть. (Учитывая то, что происходит с пленными Сайгона, нельзя отрицать интуитивную силу этого аргумента.)
Второй недостаток варианта с гидрой заключается в том, что здесь неверно толкуется миф о восстании. Удар, которым побеждают в войне против тирана-отца, не смертельный, а унизительный: отец становится бесплодным (импотенция и бесплодие равнозначны, с точки зрения мифа). Его королевство, которое больше не оплодотворяется, становится мертвой землей.
Важность унизительного удара ясна каждому, кто знает, каково место стыда в китайской системе ценностей.
А теперь позвольте мне предложить более перспективную контрстратегию.
Миф о восстании предполагает, что небо и земля, отец и мать живут в симбиозе. Ни один из них не может существовать отдельно. Если отца свергли, должен быть новый отец, новое восстание, бесконечное насилие, в то время как мать нельзя уничтожить — независимо от того, насколько велико ее предательство по отношению к супругу. Таким образом, заговор матери и сыновей бесконечен.
Но разве главный исторический миф не сделал вымысел о симбиозе земли и неба устаревшим? Мы больше не живем тем, что возделываем землю, — нет, мы пожираем ее и ее отходы. Мы подписали наше отречение от нее своими полетами к новым звездным Любовям. Мы способны рождать из нашей собственной головы. Когда земля вступает в кровосмесительную связь со своими сыновьями, не должны ли мы найти прибежище в объятиях богини techne, рожденной нашим собственным мозгом? Не пора ли заменить землю-мать ее собственной верной дочерью, созданной без участия женщины? Грядет век Афины. В индо-китайском театре мы разыгрываем драму о конце теллурического века и свадьбе небесного бога и его королевы — дочери, рожденной путем партеногенеза. Если пьеса получилась плохая, это оттого, что мы, спотыкаясь, бродили по сцене в полусне, не понимая значения действия. Сейчас я проясняю его значение, в это слепящее мгновение метаисторического сознания, когда мы начинаем создавать наши собственные мифы.
