— Посмотрите на меня, Этелдред. Я не ваш дедушка. Вам пора взяться за ум, понять, кто есть кто, и перестать сердиться на меня за то зло, которое причинил вам и вашей семье он!
Испуганная Одри сначала уставилась на него во все глаза, но затем сумела вырваться.
— Вы все неправильно поняли, — возразила она, сделав шаг назад. — Я злюсь на моего деда не за то, что он сделал, а за то, чего он не сделал. Он не любил ни меня, ни мою мать, ни мою бабушку, хотя должен был, — сказала она и попыталась проглотить подступивший к горлу комок. Но ее усилия остались тщетными: в глазах заблестели слезы. — Моя бабушка умерла, продолжая любить его. Моя мать совершала безумные поступки, пытаясь привлечь к себе его внимание, и в результате умерла совсем молодой. Я тоже пыталась привлечь его внимание, но из этого ничего не вышло. Что мы ему сделали? Почему он даже не попытался полюбить нас?
Не успев подумать, что он делает, Джолли обнял ее за талию и привлек к себе. Впрочем, даже если бы он успел подумать, это ничего бы не изменило. Его сердце рванулось к ней, а тело последовало за сердцем автоматически. И очень быстро. Одри нуждалась в утешении, а он, как ни странно, хотел утешить ее. Точнее, нуждался в этом.
Однако утешение требовалось не той сильной, независимой женщине, которой Одри пыталась казаться. Та женщина могла постоять за себя. Утешать нужно было другую женщину — ранимую и беззащитную, скрывавшуюся за тем обликом, который изо всех сил создавала Одри. Именно эта женщина затронула его душу. Женщина, в которой не было ничего от борца. Он видел, как эта женщина любовно положила букет маргариток на могилу человека, который причинил ей только боль и разочарование. Видел, как она плакала по этому человеку. В глубине души она оставалась испуганной и обиженной маленькой девочкой с заплаканными глазами, даже если сама этого не понимала. Доверчивой девочкой, все еще задававшей вопросы, на которые невозможно ответить. Рано или поздно она перестанет воевать с ветряными мельницами и смирится с жизнью. Но пока она этого не сделает, все на свете будет причинять ей боль. Как сейчас.
А он, как последний дурак, будет стараться утешить ее.
Джолли начал бережно поглаживать ее по спине и услышал собственный голос:
— Послушайте, это была не ваша вина. И вообще ничья, кроме Грэма. Он был слишком горд.
— При чем тут гордость, когда речь идет о любви? — Одри шмыгнула носом и отстранилась ровно настолько, чтобы видеть лицо Джолли.
