Обретя твердость в ходе своей служебной деятельности, и не только по отношению к просителям, тридцатилетний муниципальный служащий выходит в этот момент из своей машины под названием «гольф», которой вряд ли воспользовались бы игроки в гольф, ибо она определенно маловата, чтобы положить туда спортивную сумку и ракетки. Брюки из шерстяной ткани туго обтягивают его распухшие от сидячей работы члены. Волосы мелкими сероватыми локонами обрамляют лицо, и, распираемый тщеславием, он согласился бы пол подтирать собственными кишками, только бы ему позволили поставить ногу на следующую ступеньку карьерной лестницы. Стоя на этой ступеньке, он практически сможет выглядывать из чердачного окошка. А оттуда можно каждый день наблюдать, как жена гладит ему рубашки. Чтобы хоть кто-нибудь обратил на него внимание, он сегодня ставит машину недалеко от дома лесничего, за много километров от собственных привычек, собственного дома и собственной жены, которая нужна ему так же, как мастерская — его дому. Она спасает его от голодной смерти! Она полностью окружает его собой, чтобы на других женщин он вообще и не смотрел. Какой он тогда ласковый, прямо как ручной зверь, запертый в собственном садике! Он, гордость своей жены, способен одним движением руки спустить ее вниз по подвальной лестнице, если она по скудости своей не угодит ему жарким из легкого. Словно вампиры, сосут они друг из друга кровь и соки, и весь этот тарарам, на который люди так падки, нам показывают потом в виде сериала для семейного просмотра. Они смотрят на точное подобие друг друга. Они созданы по образу и подобию друг друга, как страховая контора, которой приходится брать за образец случаи из жизни, чтобы выставить счета по издержкам и долевой прибыли. Скоро, лет эдак в семьдесят пять, они смогут даже завести собственных детей!
Какая пропасть между ними и правдой, и до чего хорошо умеет телевидение в эту пропасть падать!
Телевидение реалистичнее, чем они, но они все равно храбро пытаются ему подражать. Завтра этот служащий снова примется порождать формуляры и принимать в своей служебной каморке человеческие развалины, которые год за годом за что-нибудь борются (за свою собственную подъездную дорожку к дому, за пристройку маленького гаража к дому и т. п.), отвоевывая то, что, получив, они никогда не смогли бы по достоинству оценить. Каморка мала, как ручеек, но если учитывать расход бумаги, то она — как хищная река. Сально ухмыляясь, он злоупотребляет своим служебным положением и в рабочее время занимается стрижкой ногтей. Вот так люди увеличивают свою жизнь за счет других и умудряются даже еще кое-что себе отрезать! Завтра пули полетят в зверей — с каким удовольствием этот чиновник поприсутствовал бы при этом! Звери, умирая, будут падать на землю, споткнувшись, как о препятствие, о собственное тело, податливо опадающее со скелета. Хотелось бы ознакомиться с этим зрелищем. Хозяева земли сегодня по-прежнему под надежной крышей, принадлежащей жене лесничего, — как величественно возвышается она над своей собственностью, с каким триумфом собственники, находясь там, облачаются в свое дорогое снаряжение. Таким людям не обязательно уродиться рослыми, они созданы не для прыжков в высоту. Они ни о чем другом не думают, кроме как о ближайшей минуте, даже самая ничтожная частица этой минуты принадлежит им, а сколько других людей тратят на них куда больше времени, которое им, правда, оплачивается. Наслаждайся жизнью, ибо она коротка. К ужасу деревенских жителей, они выглядят точно так же, как и всякие прочие люди. Ничто не омрачает их деяния, ничто не омрачает их дарования.
