Когда я приехал в Рим, Цезарь был консулом, и консервативная партия так бешено ненавидела его, что удивительно, как никто не вонзил ему кинжал в спину. Но дело было в том, что консерваторы предпочли подождать, чтобы устроить суд над Цезарем, когда закончится срок его полномочий: пока он был консулом, они не могли законным образом тронуть его. В дальнейшем Цезарь устроил себе назначение проконсулом Галлии на ближайшие пять лет, что также давало ему неприкосновенность. Консерваторы мрачно готовились прождать еще пять лет, а потом уничтожить Цезаря, что бы он ни делал. Союз может возникнуть, может и распасться. Консерваторы, прочно окопавшиеся в Сенате, где они всегда господствовали и продолжали господствовать теперь, готовы были пережить любые союзы.
Их ожесточение против Цезаря было вызвано не одной лишь ненавистью к трем правителям: Помпей и Красс были непопулярны не больше, чем до этого. Именно Цезарь взял на себя тяжелую задачу провести через Народное собрание ряд законов, несмотря на то что вожди Сената сделали все возможное, чтобы его остановить.
Первое, что они попытались пустить в ход, было трибунское вето, так как некоторые из трибунов принадлежали к их партии. Только очень сильный человек мог переступить через вето и нашу конституцию одновременно. Цезарь сделал это и вызвал в Сенате больше негодования, чем если бы пошел на убийство. Второй линией обороны сенаторов был другой консул, крайний консерватор. В Риме всегда выбирают двух консулов для того, чтобы каждый из них мог стать препятствием для другого. Цезарь не стал обращать внимания и на вето своего коллеги. Кто-то остроумный придумал шутку, что консулами в том году были Юлий и Цезарь. Вожди Сената кусали себе локти от ярости, но могли сделать лишь одно – настаивать на том, что все законодательные предложения Цезаря были совершенно неправомерны. Простых людей, значительная часть которых и так получала плату от Помпея или Красса, Цезарь дерзко подкупал деньгами и лестью. В те дни никто не был очень благочестивым. Возможно, что бедствия, которые обрушились на нас позже, были следствием этого.
Таким было положение Цезаря в конце консульства, когда я пришел к нему со своим отцом просить должность в его армии в нашей провинции Галлия. Я говорю «в нашей провинции», потому что, хотя мы все и догадывались, что будут бои, никто из нас не помышлял о завоевании свободной Галлии. Я не уверен, что даже Цезарь думал об этом в то время, когда я впервые увидел его. Хотя, по правде говоря, если дело касалось Цезаря, который теперь стал богом, никогда ничего нельзя было знать наверняка.
