Он высмеивал как абсурдную идею о том, что все люди равны перед Богом. Для людей, говорит он, существуют запретные деяния и мнения, являющиеся прерогативой сильных личностей, которых недостойна остальная масса, порочащая страсти сильных людей. Ницше призывает покончить с этим преступлением против сильных, заново проведя грань между моралью господ и моралью рабов. Для первых он выводит следующее уравнение: Бог = благородство = могущество = красота = любовь Бога – и выдвигает лозунг: «Зло – это то, что зло для меня». Что же касается морали рабов, то «бунт рабов в сфере морали» был изобретением иудеев и христиан. По другому поводу он сказал: «Когда Платон и Сократ заговорили об истине и справедливости, они перестали быть греками и стали евреями». Если это не национал-социализм, то что это? «Зло – это то, что зло для меня»? В Третьем рейхе говорили: «Добро – это то, что полезно для немцев» – и действовали соответственно. Европейские народы будут долго помнить эти действия.
Ницше написал книгу «Антихрист», в которой назвал христианство аморальным позорным пятном человечества. Себя он, однако, провозгласил «евангелистом» новой веры, каковая переживет тысячелетия. В 1921 году Карл Краус проклял память Ницше в поэме «Антихрист», в которой писал, что Ницше не был – как он воображал – «мудрым и знающим целителем пороков своего времени, но лишь глубочайшим выражением его болезни, от которой оно до сих пор не оправилось». Разве он не высмеял Бога и святых, все, что они выстрадали и чему учили? Разве не он призывал ничтожества переоценить все ценности? Христианский Бог достаточно хорош для нас – всех остальных, – и Он освободит нас от зла. В том же году на германской политической сцене появляется Гитлер. Пятнадцать лет спустя один из его паладинов Бальдур фон Ширах сфотографировался на фоне бюста Ницше в его веймарском архиве и сказал, что идеи этого немецкого философа породили два великих национальных движения – национал-социализм и фашизм.
После того как нордическая Германия потерпела сокрушительное поражение, оставив после себя опустошенную Европу, Томас Манн назвал Ницше творцом и провозвестником европейского фашизма. Слова Ницше об «опасной жизни» стали девизом Италии Муссолини, а сверхчеловек стал идеалом Гитлера. Варварство, спущенное с цепи Ницше, кажется еще ужаснее оттого, что явилось оно спустя сто лет после гуманизма Гете и Шиллера. Ницше прославлял инстинкты, силу, динамизм, нисколько не заботясь о политических последствиях высказанных им идей. Типичный немец. В странах своего изгнания Томас Манн узнал, что в них возвышенный прагматизм направляет духовные дела и этот прагматизм ставит дух и мышление в положение ответственности за воздействие мышления на жизнь и действительность. Такой подход всегда был чужд Германии, где философия всегда была отделена от политики. Томас Манн приводит слова одного англичанина, который признался, что испытывает глубокую и искреннюю симпатию к немецкой культуре, но никогда не мог отделаться от сопутствующего этой симпатии отчаяния. Складывается такое впечатление, что любая дорога, избранная немецким поэтом или философом, приводит его на край бездонной пропасти, от которой он не может отойти и вынужден бросаться в нее вниз головой. Это, говорит Манн, как раз случай Ницше, типичный случай фатальности, нависающей над Германией и ее мыслителями. С его влечением к безграничным просторам мысли, с его романтической страстью, с его стремлением развернуть свое «я» в беспредельность, лишенную определенной цели, он еще раз отчетливо продемонстрировал немцам все, что сделало их пугалом и бичом всего мира и в конце концов довело до саморазрушения.
