Константин Франц сказал, что пруссачество не обладает духовными качествами, необходимыми для создания новой Германии, и что Германская империя под началом Пруссии – это абсурд. Смог бы Гете написать своего «Фауста», если бы был пруссаком? Не лучше ли Гумбольдт чувствовал себя в Париже, чем в Берлине?
Ницше, который в то время был молод, здоров и близок к Гете и Шопенгауэру, сказал, что в 1870 году Германия обменяла германский дух на Германскую империю. Он назвал эру Бисмарка эрой немецкой глупости, заинтересованной исключительно в сохранении власти. Как можно назвать великим государственного деятеля, спрашивал Ницше немцев, который заставил заниматься высокой политикой народ, совершенно к этому не готовый и не приспособленный, который возбуждает в народе страсть к бездеятельности и алчности, подрывает его совесть, делает его разум узким, а вкус «национальным»? Он предсказал, что немцам придется в будущем долго за это расплачиваться.
В своем первом романе «Будденброки», написанном в самом начале XX века, Томас Манн сравнил школу в своем родном Любеке до и после 1870 года. В старой школе царил дух «радостного идеализма», и этот дух начисто исчез после прихода Бисмарка и утверждения профессора доктора Вулике главой любекских школ. Он принес в Любек новые идеи: «Авторитет, долг, власть, служба, карьера. Школа стала государством в государстве, где не только руководители, но и ученики чувствовали и считали себя чиновниками». После первого разгрома Германии Генрих Манн сказал, что «Германия, едва успев объединиться, сразу начала отрицать идею свободы и самоопределения других наций. Германский порыв к единству попал в руки склонных к насилию людей, затоптавших слабые ростки демократии».
Очень милый и душевный писатель Богумил Гольц в период до 1870 года благодарил Бога за то, что германский гений развивается космополитически, и умолял немцев не менять этого счастливого положения вещей на национальный фантом твердолобости и высокомерия. Но именно так и случилось в 1871 году. Бисмарку было мало создания Германской империи, провозгласить ее обязательно надо было в Зеркальном зале Версальского дворца, ибо поверженная Франция должна была на собственной шее ощутить тяжесть прусского сапога. (Это унижение не было забыто Клемансо. Возмездие пришло в 1918 году, когда побежденной Германии пришлось подписать унизительный мир в том же зале Версальского дворца.) Более того, Бисмарк не удовлетворился включением Эльзаса в провозглашенное государство, он отобрал у Франции провинцию Лотарингию. Артюр Рембо, которому в то время не исполнилось семнадцати лет, пророчествовал гибель Германии, утверждая, что чем сильнее нация самоутверждается, тем ближе она к своему упадку. «Когда нация начинает завоевывать и покорять других, она совершает самоубийство».
