— Надеюсь, Лили здорова?
— Да, да, все в порядке, — поспешил заверить её Филипп. — Я просто находился тут неподалеку, увидел, что горит свет, и подумал: зайду — ка я их проведать. Вот и все. У вас все в порядке, Франсуаза?
Они по — родственному расцеловались. У Гастона в голове теснились невысказанные проклятия. Он спросил у жены:
— Почему ты не спишь?
Уловив в его голосе нотку раздражения, Франсуаза удивленно взглянула на него:
— У меня мигрень. И я шла за порошками.
— Ну что ж, спокойной ночи. Нам с Филиппом надо поговорить.
Франсуаза закрылась в ванной. Мужчины тут же проскользнули в комнату Гастона. Тщательно заблокировав дверь, они шумно перевели дух.
— Ну до чего же ты неловкий, — упрекнул Гастон. — Если бы ты не врезался в этот сундук…
— Она все равно бы вышла, — оборонялся Филипп. — Лучше взглянем на труп.
Увидев череп, он ухмыльнулся:
— Словно часы проглотил!
Момент для шуток был выбран явно неудачно, что и заметил ему Гастон, насупив брови.
— Надо его раздеть и спороть все метки с одежды. Помоги,
Они забросили тело на кровать, содрали с него пальто, костюм, рубашку и обувь. На нижнем белье меток не оказалось, посему его трогать не стали. Зато с других вещей сняли все маркировки химчисток, две — три этикетки и все это сожгли в пепельнице. Затем мертвеца стали облачать в одежды.
— Странно. Он ещё теплый.
— Прошел — то всего час… Осторожно, ботинок падает.
Усопший Перуж позволял вытворять с собой все, что угодно, его тело было мягким и покладистым. Одев его полностью, они избавились от его портмоне и документов. Нож Филипп положил в карман, решив закопать его вместе с трупом. Было уже полпервого ночи. Осталось только перенести ношу в машину Филиппа.
— Выгляни в коридор, все ли там спокойно. Филипп высунулся из двери и огляделся:
— Давай.
Они наклонились над телом, с трудом подняли его, один — за руки, другой — за ноги, и двинулись к выходу.
— У меня болит колено, — заныл Филипп, припадая на одну ногу.
— Был бы повнимательнее…
Молчаливая погребальная процессия уже двигалась по коридору, как вдруг замерла: одна из дверей стала медленно приоткрываться.
— Нет, только не это, — жалобно застонал Гастон.
Попятившись, они ввалились обратно в спальню Гастона как раз тогда, когда из своей комнаты вышла Эвелин с распущенными волосами и в розовой пижаме. Она ничуть не удивилась, увидев своего дядю, и ослепительно улыбнулась ему:
— Добрый вечер, дядюшка Филипп, как поживаешь?
Филипп отпустил ноги покойника, чтобы расцеловаться с племянницей. От резкого перепада нагрузки Гастон потерял равновесие, отступил на три шага назад и повалился на кровать, натянув поверх себя усопшего. Пружины от такой тяжести натужно заскрипели. Эвелин, которой с её места не было видно, что происходило в спальне отца, принялась объяснять Филиппу:
