В тот миг я еще не знала, что само слово «жар», «лихорадка», вызывает образ чумы в воображении каждого итальянца. Думаю, это генетическая память, навеянная ужасами средневековья. Лихорадка вне всякого сомнения должна привести к медленной и мучительной смерти. Фернандо отшатнулся от кровати, причитая «febbre», температура, затем бросился назад, гладя мои лоб и щеки. Он повторял «febbre» как мантру. Он прижался еще горячей после сна щекой к моей груди и сообщил, что мое сердце бьется очень быстро и это — грозный признак. Он поинтересовался, где лежит термометр, и я вынуждена была признаться, что у меня его нет. Я впервые увидела, как лицо Фернандо исказилось от боли. Я поинтересовалась, почему отсутствие термометра так его расстроило.
Не обращая внимания на нижнее белье, он натянул джинсы и просунул голову в свитер, готовясь к миссии милосердия. Фернандо выяснил, как сказать «termometro» по-английски, будучи уверенным, что в аптеке не поймут его итальянского произношения. Я написала требуемое на бумажке, добавив: «Тайленол и что-нибудь от гриппа». Смеяться было больно и неудобно, но сдержаться я не смогла. Фернандо заявил, что истерика не редкость в таком состоянии, и проверил наличность.
Кроме лир он обнаружил два золотых южноафриканских крюгеранда. Я напомнила, что аптека принимает только доллары, и он воздел руки к небу, сообщив, что теряет время впустую. Он ушел, в спешке натягивая пиджак, закручивая шарф вокруг шеи, водружая на место меховую шапку и натягивая левую перчатку, правая испарилась во время перелета над Атлантикой. Итак, венецианец бесстрашно отправился в экспедицию по Дикому Западу. Это стало его первым столкновением с американской действительностью. Он вернулся, потому что забыл словарь, дважды поцеловал меня, качая головой, просто отказываясь верить, что с нами такое стряслось.
Напившись теплого чая и приняв множество таблеток и микстур, которыми венецианец меня напичкал, я проспала большую часть дня и всю ночь. Проснувшись среди ночи, я обнаружила его сидящим на краю кровати, внимательно наблюдающим за мной, и глаза его были полны нежности.
— Температура спала, ты холодна и прекрасна. Dormi, amore mio, dormi. Спи, любовь моя, спи.
Я любовалась на его узкие сутулые плечи, на лицо, полное беспокойства. Он встал, чтобы поправить одеяло, я смотрела, как он склоняется надо мной, тощий человек, одетый в шерстяное белье, ходячая реклама стимулятора мышц, и думала, что он — самое красивое, что я когда-либо видела.
