— Да, да! — горячо согласился он.
— А не попробовать ли нам её навестить? — осторожно предложил я.
— Я не пойду. — он насупился. — Бесполезно.
— Ты уже пробовал?
Он промолчал.
— Я слышал, мама её за границей?
— Кто его знает, — сказал Камсков, — тут всё какой-то туман. Может, и за границей. Но почему не приехала, когда бабушка померла?
— Ну, знаешь, оттуда не так-то легко добраться. Отчим какой-нибудь дипломат? Или военный?
— Понятия не имею! Здесь их вообще не видали. Они из другого города. Арсеньева в школе с восьмого класса, за это время никто к ней не приезжал.
— Но деньги ведь присылают?
— Так она говорит. А я сомневаюсь. По-моему, живёт на остатки бабушкиных сбережений. Вы посмотрите, как она одета! Неужто из-за границы одежды нельзя прислать?
— Всякое бывает, Серёжа. Может, там что-то случилось. Может, не могут вернуться и даже письмо послать.
— Я этого не понимаю. Родная всё-таки дочь. Вон Петренко тоже выдумывает, что у него отец военный, в Германии служит. А всем известно, что отца у него нет да и не было никогда.
— Как жестоко ты говоришь, Серёжа. У каждого есть отец, даже если он где-то далеко.
— Ну, где-то…
— Ты считаешь, что Леста может выдумывать?
— Не выдумывать… У неё фантазии. Я много от неё слыхал…
— Например?
Серёжа махнул рукой.
— Сколько продолжаются эти приступы мизантропии? — спросил я.
— Неделю, может, чуть больше, — ответил он.
— Что ж, подождём, — сказал я.
Неделя прошла, началась другая, по Леста не приходила. Тревога моя росла. Я понимал, что вряд ли с ней что-то случится. Тот же Камсков ходит под окнами, готовый помочь в любую минуту. Но ощущенье, что всё это связано с нашей последней встречей, не покидало меня. В особенности после разговора с Камсковым.
Я выбрал воскресный день, когда старшие классы уехали в колхоз на картошку. Адрес Лесты я уже знал. Даже проходил несколько раз по улице, где прятался дом её бабушки. Он «прятался» в самом деле, потому что в зарослях глубокого палисада с улицы не был виден. Торчал только верх буро-красной крыши. Остальные дома стояли открыто и вполне отвечали облику бедной окраины. Единственное двухэтажное здание, бывший клуб, разбомблённое в первые годы войны, так и высилось справа от дома Лесты, зияя проломами в толстых кирпичных стенах. Участок слева был пуст, на нём кривилась ветхая изба с забитыми крест-накрест окнами. Напротив тоже простиралось пустое пространство. Здесь начали разбивать сквер, бросили, и теперь он зарос сорными травами. Дом Лесты стоял одиноко.
