Никогда бы не подумал, что пойду на такое добровольно. Нет, мне в самом деле нужно проверить голову.
Я еле-еле вдохнул, когда Джиа оторвалась от меня, и еще несколько секунд сидел, наполовину отключившись, в ее объятиях, а она гладила меня по спине и что-то говорила. И будь я проклят, если понимал хоть слово.
— Вы молодец, — сказал Калеб. Ногти у меня короткие, и не представляю, как нужно было сжимать, чтобы вогнать так глубоко. Он лизнул кровь, текущую по ладони, — след моего рукопожатия. — А голос сейчас вернется.
Да я не успел и заметить, что он пропал. Джиа взглянула на меня и отвернулась, белки глаз подернула частая красная сетка.
— Это… — Я кашлянул, уверенный, что любое сотрясение вызовет болезненную отдачу, но ничего не почувствовал. — Это должно быть… то есть неужели всегда так ужасно?
— Мне самой мало удовольствия мучить вас, Уильям, если это намек. — Джиа сложила руки в молитвенном жесте и закрыла глаза. Она сильно побледнела, черты стали резче, глаза — глубже, будто впали. — Поверить не могу, что позволила это… Надеюсь, вы знаете, чего хотите.
Только сейчас я вдруг понял, чего ей стоило остановиться.
— Кейли, чего ты ждешь? — Голос ее тоже изменился, стал низким и густым, на границе шепота. — Твой выход.
— Зачем это? — мы это в один голос сказали. Он был удивлен не меньше моего.
— Дорогие мои, мы уже далеко зашли. Он слишком хорош собой — неужели ты думаешь, кто-то поверит, что я с тобой не делюсь?
Боже, опять? Я еще от первого раза не отошел, и неизвестно, когда отойду. Она права в одном — мы уже далеко зашли, чтобы возвращаться, но это не мешало всей моей сущности впадать в истерику от протеста.
— Сейчас? — спросил Калеб.
— А когда, в следующее Рождество? Пусть немного заживет до завтра. Мы сильно рискуем, зная, кто там будет… тем более, что это не так ужасно.
Последнее слово меня почти вдохновило.
— Не так?
— Так больно только впервые, — объяснил он. — Боль и оставляет тот самый след, который не даст другим разделать вас на вырезку. На ауре, тонком теле — Бог знает на чем, я в этом не разбираюсь. Во второй такой пытке нужды нет.
Он взял мою руку.
— Не смотрите. Смотрите вон на нее и не бойтесь.
Смотреть было приятно. Джиа успокоилось, окружающее ее сияние вернулось. Она дотронулась пальцем до царапин на ладони Калеба, а потом быстро — до моих губ. Я машинально провел по ним языком — он в момент онемел, это стало быстро распространяться вверх до позвоночника, а оттуда неожиданно рассыпалось миллиардом легких покалываний. Нельзя сказать, чтобы я ничего не почувствовал, но это было совсем не то, что обезболивание. Это было… даже приятно. Прикосновение, погружение, боль, ток крови, и в то же время — никакого насилия. Только мысль та же — так умирают. Именно так…
