Нен Йим смотрела, как корабли-дамютеки садятся среди чужих деревьев, и изо всех сил старалась скрыть свое ликование. Проявление эмоций, особенно таких детских, не поощрялось. Формовщик был осмотрителен; формовщик обладал аналитическим умом. Формовщику не пристало таращить глаза с изумлением и восторгом и, забывшись, теребить свой парик.
Так что Нен Йим ничего подобного не делала. Но, великие боги, ей казалось, что она ведет себя совершенно неподобающим образом. Настоящая планета! Пусть формально луна, но все равно мир, неведомый мир! От незнакомых запахов, непредсказуемого движения воздуха, невообразимо странной гравитации, которая была совершенно неправильной, ее разум гудел. Но настоящая причина волнения была внутри нее. Подобно толстотрубчатому дамютеку, она была семенем, обретшим подходящую почву, чтобы прорасти в ней.
Почва. Нен Йим наклонилась и зачерпнула горсть жирной черной грязи. Ее запах был ни на что не похож – ну, немного напоминал аромат сточного канала под бассейнами, где разводили мернипов, или дыхание мау луура большого корабля-мира. Последний с помощью своей обширной капиллярной сети собирал отходы и разлагал их на питательные вещества, металлы и воздух. В детстве Нен Йим любила стоять там, где выдыхал мау луур; до сих пор это был единственный ветер, который она знала.
– Первый раз в настоящем мире, адепт?
Нен Йим обернулась, ожидая увидеть одного из своих приятелей-адептов, но тут же почтительно сложила щупальца парика, увидев, что это вовсе не жалкий ученик, а ее новая наставница – Межань Кваад.
Наставница дождалась, когда она закончит укладывать щупальца, и знаком разрешила ей повернуться.
– Можешь поднять глаза, адепт.
– Да, мастер Межань.
Межань Кваад была женщиной, приближавшейся к последней черте молодости. Не будь она формовщицей, она могла бы уже выносить ребенка, но это, конечно, была одна из разновидностей формовки, запретных для мастеров их касты. Она была худощава, но, несмотря на свой высокий статус, до сих пор обладала формами зрелой женщины. Широкое скуластое лицо Межань украшали ритуальные шрамы ее домена, а ее правая рука была рукой мастера с пальцами для боя. Прочие ее преобразования, в соответствии с эстетикой формовщиков, были более сдержанными. Знаки ее жертвоприношений не были внешними, как к тому стремились члены других каст. На ней был облегающий тело узит мастера, его крошечные реснички переливались неуловимыми оттенками, вылавливая из атмосферы чужие микроорганизмы и поедая их.
