— Скатаем, — равнодушно кивнул Бровков. — Ты часом не проголодался? Потом можешь колбаску доесть.
Раздался громкий звук. Женщина-железнодорожница с трудом подавила рвотный позыв.
— Ну, когда вы меня отпустите? — плачущим голосом в очередной раз взмолилась она. — Я вообще не могу на мертвяков смотреть, а тут такие страсти…
— Это вы зря, — успокаивающе сказал Калинов, повернув к понятой одутловатое лицо с навеки застывшим брюзгливым выражением. — Мертвые гораздо лучше живых. Никогда ничего плохого не делают…
И, повернувшись к безымянному следователю, уже другим — строгим и деловым тоном добавил:
— Раневые каналы глубиной до двадцати сантиметров. Скорей всего — традиционная самодельная финка…
Дятлов, внимательно глядя под ноги, медленно пошел вокруг остатков костра по расширяющейся спирали. Но, так ничего и не найдя, наткнулся на кинолога, безуспешно наклоняющего голову овчарки к земле.
— Ищи, Рекс, ищи! След, Рекс, след!
Пес фыркал и вырывался, шерсть на загривке встала дыбом.
— Ну, что тут у тебя?
— Не пойму, — растерянно ответил сержантик. — Никогда такого не было… Как будто боится… Видно, какой-то гадостью посыпали…
Опер провел пятерней по редеющим и к тому же крашеным волосам. Испитое морщинистое лицо, тусклый взгляд, — он выглядел гораздо старше своих лет. Как будто был не действующим капитаном милиции, а пенсионером-ветераном. Сейчас он чувствовал себя неудачником и испытывал нарастающее раздражение.
— Иди сюда, Паша! — окликнул его Калинов. — На третьем сорок пять ран, все колотые. А главное…
Тыльной стороной обтянутой резиной ладони судмедэксперт поправил очки. Кожу его лица покрывали черные точки, на щеке росла бородавка.
— Похоже, его того… Ну, сам понимаешь…
— Что я понимаю?! — дал выход раздражению Дятлов. — У меня уже все эти загадки знаешь, где сидят? Давай, Калинов, не темни!
— На трупе номер три имеются признаки посмертного мужеложства, — официальным тоном сказал дуборез. — Сейчас попробую взять мазок… Если там не спазмировалось…
Понятая в железнодорожной форме отбежала в сторону и согнулась. Ее вырвало. Следак[7] заметно побледнел и перестал писать.
— Какой же гад мог все это сделать?!
Крашеный капитан пожал плечами.
— Такой же труболет, как эти…
Молодой человек сморщился, словно от зубной боли.
— Ничего не понимаю! Это что же получается? Бродяги, бомжи, у них ничего нет… А ОН у них и колбасу отнял, и пойло, и одежду, и обувь, и убил, да ещё это…
Дятлов цинично усмехнулся с высоты своего двадцатилетнего оперативного стажа. Настроение улучшалось. В конце концов, он находился в своей стихии. Кровавой, гнусной, мерзкой, но привычной и хорошо знакомой. Пожалуй, только в такой обстановке он чувствовал себя, как рыба в воде. Особенно, если представлялась возможность кого-нибудь просветить.
