Обинье обнаружил, что жалованье ему задерживают, и он оказался в долгах — положении для человека его принципов весьма неприятном.
Генрих, озорно поглядывая на него, однажды спросил:
— Ну как, готов быть добрым слугой?
— Я всегда добрый слуга моему королю, но сводником не буду никому на свете.
— Дуракам приходится расплачиваться за свою глупость.
Обинье поклонился.
Его стали донимать. Стащили одежду, и он остался лишь в том, в чем был; король досаждал придирками и насмешками. Некогда уважаемый Обинье стал предметом издевательств, но на попятный не шел. Генрих продолжал обхаживать благонравную Жанну, придворные потешались, наблюдая за этим, и один из друзей сказал ему:
— Самые упрямые при дворе — это богомолец и девчонка.
— В неуступчивости им не откажешь, — согласился Генрих. — Но есть кое-кто не менее настойчивый.
— Если так, сир, и они тянут в разные стороны, кто в конце концов возьмет верх?
— У королей есть преимущество перед подданными, — угрюмо ответил Генрих.
Однако Жанна не сдавалась, Обинье тоже, и со временем Генрих выразил старому другу свое восхищение и сменил гнев на милость; но девушка по-прежнему отказывалась стать его любовницей, и хотя страсть его нарастала, он стал спокойнее, словно выжидал благоприятного случая.
Вздыхая по малышке, Генрих, разумеется, не жил монахом. В Нераке хватало красоток, готовых принять за честь внимание короля. Во время одной интрижки Генрих заметил, что у Жанны, слишком добродетельной, чтобы стать его любовницей, угрюмый вид. Значит, ревнует. Втайне он ликовал. И был уверен, что ждать осталось недолго: когда ревность доймет ее, она смягчится.
Но Жанна не уступала. Когда Генрих обратился к ней еще раз, она ответила, как прежде. В раздражении он сравнил ее холодность с пылом нынешней любовницы. Жанна, широко раскрыв глаза, заметила, что положение у этой женщины совсем другое.
— Почему же? — спросил Генрих. — С какой стати ангелу, отмечающему наши добрые и дурные дела, упускать ее грехи, но усиленно стараться записать твои?
— Она замужем.
Генрих не мог скрыть удивления. Мадемуазель де Тиньонвиль пожала плечами.
— Если ее муж не возражает, ничего дурного в этом нет. Она не девушка, которую после того, как она лишится девственности, никто не захочет взять замуж.
— Я заблуждался! — со смехом воскликнул Генрих. — Не понимал твоих взглядов на добродетель. И сколько времени потерял зря из-за своей бестолковости.
Он приподнял Жанну и посмотрел на нее снизу вверх смеющимися глазами.
