Генрих кивнул, и Обинье сказал:
— К нам скоро должна вернуться принцесса Екатерина, надо, чтобы у нее был собственный двор.
Генрих снова кивнул.
— Несомненно.
— В таком случае необходимо сделать все приготовления до ее приезда. Нельзя забывать, что она слабая юная девушка, подвергшаяся дурным влияниям, которые ее бы не коснулись, оставайся она в Нераке или в По — как и хотелось бы вашей доброй матери.
— Из нас обоих сделали католиков, — сказал с усмешкой Генрих. — Ты считаешь, мой дорогой друг, что нашу дурную маленькую католичку надо обратить в маленькую добрую гугенотку?
Неодобрение на лице Обинье позабавило Генриха. Он любил выводить из себя тех, кого считал слишком серьезным.
— Полагаю, принцесса не подверглась дурным влияниям в последние годы, — пробормотал Агриппа. — Но все же окружение ее надо подбирать тщательно.
— Именно доверить это тебе, мой добрый Агриппа? Выкладывай, что у тебя на уме.
— Я думал об одной даме, которую можно поставить домоправительницей. Если ваше величество интересуется…
— Ты прекрасно знаешь, что меня интересуют все дамы.
— Та, о которой я веду речь, уже в возрасте, она сама мать, серьезная, добродетельная…
— И потому идеально подходит для этой должности. Поставь ее домоправительницей. Ты, как всегда, прав. Эта дама наверняка больше пригодится моей сестре, чем мне.
Генрих улыбнулся, Обинье тоже. Он был доволен. Ему хотелось ввести во дворец как можно больше серьезных дам.
Екатерина приехала в Нерак, и Генрих встретил ее так, словно они совсем не расставались. Настроен он был добродушно, шутливо, как всегда; а она радовалась возвращению домой. При французском дворе девушка чувствовала себя неуютно. Ей казалось, ее презирают за то, что она скромница — не меняет любовников одного за другим, как ее невестка, законодательница мод и вкусов Марго.
Здесь, в Нераке, она будет чувствовать себя дома.
Екатерина слезла с коня, обняла Генриха, потом, взглянув на замок, вспомнила мать и растрогалась. Генрих взял ее за руку и слегка сжал; ему были понятны чувства сестры; сам он при всем своем добросердечии не обладал глубиной чувств, вызывающей тоску по прошлому. И хотел, чтобы сестра улыбалась, а не плакала.
— Добро пожаловать домой, — сказал он ей. — Мы устроим пир в твою честь. Поверь, ты не пожалеешь, что вернулась.
— Надеемся, ваше высочество, вы не забыли, чему учила вас мать, — сказал Обинье.
Генрих засмеялся.
— Наш добрый друг стремится обратить тебя в гугенотку. Что скажешь по этому поводу?
