Много позднее, когда окончательно стемнело и мужчины съели все, что принесли им из селения женщины, и напились пахты и зеленого привозного вина, и улеглись спать под навесами, Аквила, лежавший с остальными рабами под кормой, приподнялся на локте, чтобы взглянуть на Рутупийский маяк, отделенный от него протокой. Длинная цепь, прикреплявшая его как собаку к фальшборту на ночь, слегка при этом загремела, и кто-то сонно выругался. Но Аквила не обратил на это никакого внимания, так же как и на хлопанье парусины на ветру. Он весь был устремлен к Рутупиям, туда, за болота и рукава устья, через пролегшие три года. Он вспомнил ту самую ночь, когда последние римские войска покинули Британию и когда он разжег огонь маяка в знак прощания и одновременно как вызов. Сейчас в ветреной весенней темноте маяк не светил, не было света и в местном городке, теснившемся под крепостными стенами. Городок возник для обслуживания крепости, как обычно бывало под крылом у Орлов. А после того как Орлы улетели, городок прекратил свое существование.
Аквилу вдруг пронзило острое чувство одиночества, ему показалось, что сейчас он еще дальше от своего прежнего счастливого мира, чем прежде, пока жил в Ютландии, потому что морское пространство скрадывало ту глубокую пропасть, которую преодолеть невозможно. Его словно когда-то давно похитили, унесли в другой мир, и вот, вернувшись, он застал свой прежний мир мертвым, застывшим и обнаружил, что он там остался совсем один.
Мелкие селения и отдельно стоящие новенькие с виду хозяйства разбросаны были по зеленым низинам Таната вперемежку с редкими местными рыбацкими деревушками. Средоточием этого сообщества варваров стал город Хенгеста, расположенный в половине дневного перехода к северу от того места, где высадился отряд из Уллас-фьорда: обширный лагерь, окруженный валом, рвом и частоколом, — раскидистое скопление усадеб, крытых тростником лачуг из прутьев, обмазанных глиной, и даже приспособленных под жилье палубных навесов, похожих на припавших к земле зверюг. Все это толпилось вокруг большого крашеного бревенчатого дома, Медхолла, вместе с хлевом и амбарами составлявшего усадьбу самого Хенгеста. Кое-где у ограды какого-нибудь дома выстроились в ряд соломенные ульи, кое-где попадался огородик с капустой или участок, уставленный скирдами, верхушки которых были притянуты жгутами вниз, чтобы не раскидал ветер. Взад-вперед ходили светловолосые женщины с полными ведрами надоенного молока; другие женщины, сидя на пороге дома, растирали зерно каменными ручными жерновами. На солнцепеке играли дети и собаки, мужчины чистили оружие. На навозных кучах в окружении кур рылись привязанные за ногу петухи. В уголках, где потеплее, прятались полудикие злобные кошки. Скот мычал, люди орали, слышались звонкие звуки арфы, в воздухе стоял запах жарящегося мяса, водорослей и навоза, и все покрывал дым от множества очагов. Это и был город Хенгеста.
