С огромным трудом Аквила заставил себя поднять голову, которую словно пригибал книзу невыносимый гнет, и увидел их темные фигуры на фоне пылающей усадьбы.
— Жди теперь гостей, а пока грейся — вон как пожар бушует, — прорычал брат вождя и окриком отозвал воинов, как охотник отзывает собак. Аквила не видел, когда они ушли, он только вдруг почувствовал (хотя все мешалось в его гудящей голове), что он один.
По долине гулял ветер, но за ветром он слышал тишину. Пламя пожара опадало, и скоро в долине, где столько поколений горел огонь домашнего очага, всякий огонь погаснет навсегда. И эта тишина, это безлюдье нахлынули на Аквилу, будто волны темного моря, и поглотили его. В крутящейся тьме вставали и исчезали кошмарные картины: снова и снова он видел последний бой в дверях атрия, гибель отца и, главное, Флавию, корчащуюся в руках варвара, и он сам, как безумный, начал извиваться, пытаясь разорвать путы, но веревки только крепче впились ему в тело и брызнула кровь.
В конце концов он, видимо, потерял сознание. Очнулся он, когда вокруг стоял серый рассвет и буря совсем утихла. Волки не пришли. Очевидно, слишком много их человеческих собратьев охотилось поблизости. Как бы там ни было, но, очнувшись, Аквила услышал невнятный говор и первое, что он увидел, когда разлепил веки и все поплыло перед его глазами, это ноги в неуклюжих башмаках из недубленой кожи и край круглого сакского щита. На поляне опять были варвары, но Аквила почему-то понял, что это не вчерашняя банда, а уже какая-то другая, которая рыскала в здешних местах и, выйдя из лесу, увидела, что ее опередили.
— Ну скажи, зачем тебе нужна чужая брошенная добыча? — с досадой произнес густой голос.
И кто-то другой, перерубая стягивающие Аквилу путы, огрызнулся:
— Значит, нужна.
Последние веревки были перерезаны, и Аквила качнулся вперед. Изо всех сил он попытался держаться прямо перед этими новыми мучителями, но онемевшие ноги подкосились, и он рухнул на землю. Руки по-прежнему были связаны у него за спиной. Тот, который освободил его, встал над ним, расставив ноги, и резанул последние веревки. И как только они спали, Аквила перекатился на спину и, сощурив глаза, преодолевая стучащую в голове боль, посмотрел вверх. Он увидел юношу, моложе его самого, совсем мальчишку, в чешуйчатой кольчуге. Все его лицо, кроме подбородка, покрытого золотистым пушком, было бело-розовым, как у девушки.
— Принесите воды из ручья — эй, кто-нибудь, — бросил юнец в пространство, и кто-то, видимо, принес воды в шлеме, так как о стиснутые зубы Аквилы стукнулся железный край. Ему плеснули воду в лицо, он открыл рот, вода потекла прямо в горло, он захлебнулся, закашлялся, но зато это вернуло его к жизни, хотел Аквила того или не хотел. В голове у него немного прояснилось, и он насчитал десятка два человек, стоящих вокруг него с нагруженными лошадками. Набег где-то в другом месте удался им явно больше, чем здесь.
