В последующие дни в Аквиле как бы уживались два человека: один добросовестно подготавливал отряд к погрузке на судно, другой мучился вопросом: кому он должен соблюсти верность. Внутренняя борьба началась в нем после того, как он отослал письмо отцу. Он лежал тогда ночью в темноте, и в ушах у него стоял шум моря. Днем море никогда не было так слышно, разве что бушевал шторм. Однако ночью, даже при полном затишье, не прекращался тихий неумолчный шум прибоя, похожий на гул в морской раковине. Именно из этого тихого шума прибоя и родилась убежденность в том, что он принадлежит Британии. Он всегда принадлежал ей, только не сознавал этого, потому что раньше ему не приходилось об этом задумываться. Но теперь он знал это точно.
И дело было не только во Флавии и отце. Лежа в темноте, прикрыв глаза рукой, он пытался не думать о близких, пытался притвориться, будто их нет на свете. Но ничего не вышло, он все равно принадлежал Британии. «Как странно, — думал он. — Мы тут, на аванпостах, считаем себя римлянами, говорим о себе как о римлянах… Но это только на поверхности, а на самом деле выходит совсем другое. И через три дня мы отплываем… Нет, теперь уже остается меньше трех дней».
Ну вот, а сейчас и вовсе осталось несколько часов. Ему очень хотелось поговорить с Феликсом, старым другом Феликсом, с которым они так часто охотились на дичь на Танатских болотах. Но он знал: Феликсу, тоже родившемуся здесь, в Британии, хотя и не так глубоко вросшему корнями в ее почву, хватает своих забот. И кроме того, он почему-то чувствовал, что такой вопрос надо решать самому.
Вот только времени на размышления — нет, почти нет. Последние часы лихорадочной переправки лошадей на галеры миновали. Уже и люди взошли на борт, и над всей этой упорядоченной суматохой зазвучал резкий голос труб. Пожалуй, больше и делать ничего не оставалось. За большим лесом угасал пылающий хвостатый закат, прилив начался, вода заходила во все рукава, заливчики и извилистые протоки. Пока отдавались последние команды, Аквила стоял на кормовой площадке «Клитемнестры». День все тускнел, уже зажгли кормовой и мачтовый фонари, вот-вот должен был зажечься огонь на верхушке большого маяка, но сегодня Рутупийский маяк не загорится, не осветит путь флотилиям Империи. Из Британии улетают последние Орлы. Сейчас трубы возвестят о том, что комендант спустился с шлюза и ступил на борт, посадочный мостик поднимут и молоток комита[8]
