— Я никакие басни не рассказываю.
— Получается, что рассказываешь.
Помолчали.
Выпили еще по одной.
— Все равно я никакие басни не рассказывал, — проговорил Николай Алексеевич. — Нечего делать из меня дурака какого-то.
— Вот и не веди себя как дурак, — ответил Михаил Степанович и хлопнул его по-дружески по плечу. — Давай просто еще выпьем.
— Я, значит, дурак, и значит, давай выпьем?
— А что?
— Это вот ты настоящий дурак! — Лицо Атапина было серьезным. — Ты-то чего мне тут сейчас пел? Вокруг света мы больше уже не собираемся! Денег у нас, видите ли, нет, и ничего нет, мозгов нет, трудиться не умеем! Я, когда сюда шел, на палубе пятно грязное видел.
Голос Николая Алексеевича звучал все суровее. Если бы Ми-хайл Степанович присутствовал при его разговоре с Петром Леонидовичем в ресторане «Сыр», то, пожалуй, ему пришло бы на ум, что выражение лица Атапина, что-то в его мимике в эту секунду схоже с тем, что наблюдалось на лице Клепанова, когда менеджер пытался доказать бывшему подводнику, сколь никчемно его существование.
— Почему оно там, это пятно? — требовательно продолжал Николай Алексеевич. — Всего два дня меня на борту не было, и уже разболтались тут! Сидит тут, рассуждает — кто виноват, что жизнь хреновая, и кого надо пристрелить за это. Кому нужна эта болтология? Ты вот сам что сделал, чтобы найти деньги на ремонт яхты? Вот скажи!
Впрочем, на Михаила Степановича эта речь произвела эффект противоположный тому, на который, как видно, рассчитывал Атапин. Михаил Степанович добродушно заулыбался и даже похлопал в ладоши.
— Ура! — обрадованно сказал он. — Капитан снова на мостике! Свистать всех наверх!
— Выпивать он тут собрался!
— Так нас, Коля! По сусалам! — Михаил Степанович шутливо стукнул кулаком по столу.
— Ты даже ружье не почистил за два дня. Перестань скалиться, я тебе серьезно говорю! Чтоб как новенькое было, когда проспишься!
— Давай-давай, Коля! А ну-ка песню нам пропой, Веселый Роджер!
Атапин встал из-за стола, пошел в правый от иллюминатора угол кают-компании и взял стоявшую там швабру со щетиной.
— Ты что, гость на яхте, чтобы выпивать? — не унимался Николай Алексеевич. — Работать надо!
— Надо, — Михаил Степанович кивнул. Он весь вдруг как-то обмяк, отвалился на спинку стула, сложил руки на груди и больше уже ничего не говорил, а только следил за другом с пьяным умилением.
Николай Алексеевич отправился со шваброй на палубу и, встав под хлещущим дождем в проеме двери, тыча щеткой в пол у своих ног, сказал Михаилу Степановичу:
