— У него оказалось оружие?
— Руки. Зубы.
Пеев помолчал, затем продолжил:
— Я потому и не сообщал в полицию об этих посылочках. Знал, что Матвей Доронин в розыске, что именно он подозреваемый номер один во всех ужасных убийствах. Рассказать, что он посылает мне глаза своих жертв, — значило только связать свое имя с убийцей, привлечь ненужное внимание полиции. А я еще и подданный враждебной страны…
Потом свершилась революция, погибли сотни, тысячи людей, в гражданскую счет идет на миллионы. И вот приходите вы, новая полиция новой власти.
— Мы не полиция, — вскинулся Сашка.
— Прошу прощения, — без малейшей иронии ответил Пеев. — Уголовный сыск, конечно. Надеюсь, вы сделаете больше, чем полиция прежнего режима.
— Мы постараемся, — пообещал Сашка.
— Но почему — глаза? И почему — вам? — спросил Арехин.
— Не знаю. Быть может… быть может, он меня не любит. Или, напротив, любит, как понять мысли сумасшедшего? Я считаю, что он каким-то образом пытается оживить головы своих жертв. А когда это не удается, извлекает глаза, консервирует их и присылает… Думаете, я сам не ломаю голову, почему — мне?
— А список жертв? Он ничего вам не говорит?
— Некоторые из этого списка были моими студентами.
— А последняя жертва? Елизавета Смолянская?
— Она посещала лекции профессора Бахметьева, но после его кончины прекратила. Мы были знакомы, хотя гораздо лучше я знаю ее сестру Наталию.
Дверь без стука распахнулась:
— Доктор, там больному хуже стало, — позвал санитар. С порога слышалась сивуха.
— Иду, иду, — Пеев поднялся. — Извините, должен вас покинуть.
— Я вас провожу. Только два вопроса. Тот доктор, в клинике которого вы проводили эксперимент, кто он и где он?
— Клиника перед вами, сейчас это госпиталь для раненых. До революции она принадлежала доктору Вандальскому, Петру Николаевичу. Сразу в феврале он написал дарственную на клинику на мое имя — не знаю, имела ли она тогда законную силу, сейчас-то очевидно нет. А сам отправился в Финляндию, откуда намеревался перебраться в Швецию, а после окончания войны — в Германию. Ему, специалисту по челюстно-лицевой хирургии, война заготовила работы на многие годы вперед. Вестей от него не имею.
— Доктор, поживее, — нетерпеливо позвал санитар.
— Вот видите. Страна победившего пролетариата.
— Ну, от санитара-то я вас, пожалуй, избавлю, — ответил Арехин. — Ну-ка, милейший, извольте подойти поближе.
— Это ты мне говоришь, что ли? — с удивлением спросил санитар.
— А разве здесь есть еще кто-то?
