— И ему это удалось?
— Отчасти. Он погрузил в анабиоз при минус десяти градусах летучую мышь и продержал ее в таком состоянии месяц, после чего вернул ее к полноценному существованию.
— Летучие мыши, как известно, и сами впадают в спячку.
— Именно поэтому с нее и начал Порфирий Иванович. Но затем он повторил опыт с кошкой, существом совершенно иной организации. Десять дней при минус десяти градусах — и та ожила, да еще как ожила! Убежала из лаборатории!
— Вы говорите о минус десяти, а вначале упоминали о минус пятидесяти.
— Ведь это только опыты. Для ста лет минус десять градусов мало, а для месяца достаточно. И потом, есть сложности с аппаратурой. И главное, профессора Бахметьева начала преследовать некая секта. Он получал письма с угрозами.
— Откуда вы знаете?
— Я уже сказал — я был его единственным учеником. Порфирий Иванович считал, что и я подвергаюсь опасности.
— Но была ли эта опасность реальна?
— Была, — коротко ответил Пеев.
— Хорошо, допустим. Но полиция…
— Болгарская полиция, вернее, один умный полицейский, хорошо относившийся к профессору, сказал, что реально защитить полиция не может никого, даже царя.
— Что ж, сараевское дело, да и другие показали, что он был прав, ваш полицейский.
— Обстоятельства сложились так, что профессору пришлось покинуть Софию и вернуться на родину, в Россию. Вместе с ним приехал сюда и я. Профессора пригласили в народный университет Шанявского, он возобновил научно-практическую работу, но в декабре 1913 года скоропостижно скончался. Меня не было в Москве, по просьбе профессора я совершал поездку в Румынию, потому утверждать, что смерть профессора вызвана внешними причинами, не могу, хотя сомнения у меня есть: Порфирий Иванович здоровьем обладал отменным, вредных привычек не имел, его образ жизни любой физиолог назвал бы образцовым, да и шел ему всего пятьдесят четвертый год.
После смерти профессора я, в меру своих скромных сил, продолжил работу учителя. Война, конечно, вредила и здесь: стало трудно заказывать оборудование, которое мы обыкновенно покупали в Германии. Трудно было и с деньгами; впрочем, Институт экспериментальной медицины проявил большой интерес к моей работе и финансировал ее довольно-таки щедро, применительно к военному времени.
Но здесь моя несчастная родина вступила в войну на стороне противников России! Я испугался, что меня интернируют, и поспешил… поспешил с экспериментом. Я решил погрузить в анабиоз человека. Один из студентов ассистировал мне при синтезе жидкости Ку — так я назвал (временно) состав, открытый профессором Бахметьевым, состав, предотвращающий образование льда в тканях. Так вот, этот студент пришел с войны, на которой получил ранение… довольно неприятное ранение. И он настаивал, чтобы именно ему выпала честь стать первым человеком, испытавшим анабиоз.
