Потихоньку, шаг за шагом, напомнила она себе.
Внезапно ей стало холодно. Потерев руки, чтобы согреться, девушка почувствовала на себе внимательный взгляд.
— Ты замерзла. — Филипп снял ветровку и надел ей на плечи. Теплая, мягкая, она несла в себе его запах. Мужчина высвободил волосы Ханны из-под ворота, ласково касаясь пальцами ее шеи. — Мне по душе, когда они лежат свободно, — промурлыкал он, нежно убирая непослушные локоны с ее лица. — Обещай, что с этого дня будешь носить их так постоянно.
— Но они сильно вьются, поэтому выглядят… необузданными.
Его губы тронула та самая хищная, голодная улыбка.
— Я знаю. Мне нравится, когда ты такая.
Ох, ну вот опять…
— Так не положено.
— Определение «положено» люди слишком сильно переоценивают. К тому же правила здесь устанавливаю я. Поэтому данной мне властью постановляю с сегодняшнего дня и далее: ты должна носить волосы распущенными.
Ханна могла бы и обидеться, если бы приняла его всерьез и решила, что это настоящий королевский указ. Но они стояли друг к другу так близко, что она буквально чувствовала тестостерон, исходящий от него, похоже, в огромных количествах, и уже начинала терять голову.
Филипп мягко взял ее за подбородок, провел пальцами по бровям, щеке, уголку рта.
Девушка сделала глубокий вдох.
— Ваше высочество, мне кажется, вы собираетесь меня соблазнить.
— Если так, то, похоже, это работает. — Он погладил ее щеку. — Ты краснеешь.
На эти слова остроумного ответа у нее не имелось, и, боже, как же Ханна хотела его коснуться! Положить руки ему на грудь, ощутить теплоту его тела, почувствовать, как бьется сердце…
Филипп прошелся пальцами по ее шее, потом пониже… Движение это было настолько интимным, настолько сексуально заряженным, что Ханна почувствовала, как слабеет.
Он поднял на нее глаза.
— Филипп… — пролепетала Ханна.
— Знаю, я не должен дотрагиваться до тебя. — Филипп провел кончиками пальцев чуть пониже ее ключиц, и у нее стали подкашиваться ноги. — Но, будучи королем, я устанавливаю правила сам. — Он склонил голову, и теперь их губы практически соприкасались. — И я тебя все равно поцелую.
Это было невероятно. Его губы касались ее так мягко и нежно, будто бы она была сделана из тончайшего фарфора, который может разбиться от любого неловкого движения. И пока рассудок уговаривал Ханну остановиться, сердце просило продлить этот момент чуть-чуть подольше, поскольку одной нежности и мягкости в этот раз было для нее уже недостаточно.
