Мне доводилось участвовать в разведке, которую наше командование высылало навстречу наступавшим гитлеровцам, чтобы уточнить их дислокацию, численность прорывавшихся к Москве мотоциклетных и танковых десантов. Запомнился первый наш выезд под командованием лейтенанта Рябоконя: на грузовике-полуторке мы, человек десять с винтовками и гранатами, выехали в район Химок, а затем продолжили движение к западу от этого поселка. Поездили-поездили, не встретили никого и благополучно вернулись. Я тогда подумал: хороша разведка — в кузове грузового автомобиля на шоссе, открытом для обзора со всех сторон… В следующие разведывательные выезды мы вели себя осмотрительнее, набираясь опыта.
Очень тяжелым стал для Москвы 1942 год. Хотя в битве под Москвой гитлеровские армии были частично разгромлены, частично отброшены к западу, столица переживала неимоверно трудные месяцы. Продолжались ежедневные воздушные налеты. Даже по рабочим карточкам выдавали предельный минимум продовольствия, а ведь были иждивенческие и детские карточки с еще более урезанными пайками.
Служба наша в городе, конечно, не шла ни в какое сравнение с боевой жизнью фронтовиков. Но приказ есть приказ, патрульные походы по находившейся на осадном положении Москве тоже были необходимы, и кто-то должен был их совершать.
В конце лета 1943 года Борис Андреевич Аркадьев стал собирать динамовцев для участия в первенстве Москвы, которое решено было возобновить. В разных частях служили Василий Карцев, Всеволод Блинков, Алексей Хомич. В штабе партизан Белоруссии, у Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, служили минские динамовцы Леонид Соловьев и Александр Малявкин, которые несколько позже перешли в московскую команду одноклубников. В городе Молотове (ныне Пермь) жили с первых месяцев войны эвакуированные Михаил Якушин, Алексей Лапшин, Евгений Елисеев, Сергей Ильин… Еще шли жестокие бои на фронтах от Баренцева до Черного моря, но люди истосковались по нормальным проявлениям жизни; радовались нехитрым, но таким веселым и нужным киносборникам, высмеивавшим гитлеровцев; радовались любой оптимистичной песне, любому спектаклю оживавших московских театров. Людям мог придать силы и футбол, владевший перед войной столькими сердцами. И нас стали отпускать из войсковых частей на тренировки — на три-четыре часа.
Конечно, каждый из нас в немалой степени утратил чувство мяча, да и физические кондиции были снижены. Но все мы быстро восстанавливались, а тренировались жадно, словно стараясь надышаться. В нашем распоряжении было футбольное поле водного стадиона в Химках, а также поле на малом стадионе «Динамо» (главная арена Центрального стадиона «Динамо» в те дни была замаскирована от вражеских самолетов: на поле ставили декорацию, имитировавшую лес, трибуны накрывали маскировочными сетками).
