- Вы зачем меня брали? Почему?
- Людей не хватает, сударь. На безрыбьи и рак рыба. - Он издевался.
- Вот так, майор! "Давай дружить! У меня тут - никого-о!" А потом приходит и говорит: я пообедал, я отобедал... Лишь чуточку! А того-то чмура - к стенке!
- Чудак! Я знал, главное, что ты такой! Я и взял тебя - как летописца. - Железновский вдруг хихикнул. - Ну кто еще потом, по-отом расскажет человечеству, как меня, к примеру, забросило в этот вонючий край шакалов? Кто расскажет, кроме тебя, моему дорогому предку, как я, необузданный и чаще смиренный, живу сегодня, снова болтаю языком? И меня, бывшего подполковника, работающего на генеральской должности, допрашивает сопляк, который ко всему испортил мне однажды такой чудный танцевальный вечер? Он хочет знать о стенке! Но, мальчик, - держи и ты язык за зубами. Даже Шмаринов, который вроде любит тебя, не спасет от твоего языка и истерик! Даже он сморщился, наблюдая за тобой во время допросов. Ведь на твоей простецкой роже все было написано. Ах, как ты был против всего! Что-то появлялось у тебя и другое на роже! Может, мол, меня постеснялись не били? Заносит уже вас, мой друг!
- Ну говори еще, говори! Конечно, я - рожа! Я дергался, когда... Впрочем, я не знаю, как у вас бьют, не был у вас еще...
- Успокойся, даже если бы ты захотел - не били бы! Обычно стараются пешечки. Они и выбивают потроха, когда начальству не отвечают толково.
- Ты меня запугивать, что ли, пришел?
Железновский резко встал с кресла. Все же он был красив, этот Железновский. Он был строен, широкоплеч, высок ростом. Почему она пошла со мной, а не с ним? Что же он хочет теперь от меня? Он ее уже допросил? И что он ей в самом начале говорил? Позвольте, полная вы арестантка сегодня! Ваш муж - беглец. Мы все падаем с ног, улаживая его бегство. А что же вы? С кем - вы? Может, с такими неотесанными газетчиками, жалеющими все и вся? Тогда - отвечайте за все сразу.
Он догадался, о чем я думаю. И, стоя уже на выходе, в дверях, проговорил устало:
- Ладно! Пошел ты!.. Главное, чтобы ты знал, пока жива и здорова наша женщина... Ты о ней стал думать?.. Сразу после стенки?
- Ты еще и циник... Думается так, как не ожидаешь. Я действительно думал и о ней, и о нас.
- Мне бы сейчас твои заботы! Летописец ты летописец, найдешь ли ты когда-то все это сырье, которое варится, варится. И она, и он - тут. И мы - тут. И твой разлюбезный Шмаринов, который был дураком и останется таковым, тут...
