В XX веке сложности человеческой натуры начали объяснить на основе учения Фрейда. Нелады с отцом и страстная привязанность к матери… Эдипов комплекс? В поэме «Возмездие» автор словно идет навстречу этой мифологеме и инсценирует эпизод нападения малолетнего сына на постылого и внутренне чуждого родителя:
Сын помнит: в детской, на диване
Сидит отец, куря и злясь;
А он, безумно расшалясь,
Вертится пред отцом в тумане…
Вдруг (злое, глупое дитя!) —
Как будто бес его толкает,
И он стремглав отцу вонзает
Булавку около локтя…
Растерян, побледнев от боли,
Тот дико вскрикнул…
Наверное, Фрейд прав в том, что ранние младенческие страхи, испуги, травмы многое определяют в психологическом облике взрослого человека, в его любовном поведении, а у людей одаренных — и в творчестве. Но Фрейдова доктрина обходит те редкие случаи, когда человек в самые ранние годы подвергается мощному облучению самоотверженной женственности. С житейски-рациональной, «педагогической» точки зрения будущему мужчине такое баловство, может быть, и вредно. Но когда младенец носит в себе поэтический дар, он не только греется в лучах женской нежности, а вбирает этот свет в себя. И по прошествии лет сам становится источником такого излучения.
В 1912 году в детском рождественском альманахе «Огоньки» с факсимильной подписью «Александр Блок» появится стихотворение «В детской» (в третьей книге стихотворений оно войдет в раздел «Родина» под названием «Сны»):
Луч лампадки, как в тумане,
Раз-два, раз-два, раз!..
Идет конница… а няня
Тянет свой рассказ…
………………………………
Сладко дремлется в кроватке.
Дремлешь? — Внемлю… сплю.
Луч зеленый, луч лампадки,
Я тебя люблю!
В этом хореическом ритме слышится отзвук лермонтовской «Казачьей колыбельной песни»: «Спи, младенец мой прекрасный…» Только написаны стихи не от имени няни, как у Лермонтова, а от имени самого младенца, словно усвоившего женскую интонацию и отвечающего на дарованную ему нежность нежностью ко всему сущему.
Художник по своей сути – андрогин, сочетающий в себе мужественность и женственность. Женское и мужское – два полюса творческого сознания, такие же существенные, как жизнеутверждение и пессимизм, вера и неверие, консерватизм и вольнодумство.
Большая литература создается не тяготением к одному полюсу, а напряжением между крайностями, сопряжением их на всех уровнях. Для обыкновенного писателя женственность в лучшем случае объект созерцания и изображения. Субъект гения включает ее в себя. В Татьяне Лариной пушкинского не меньше, чем в Онегине, а внутренней свободы явно больше.
