Нет ответа. И его не может быть. Но на миг, всего лишь на один миг, пелена спадает. Все становится таким четким, каким оно не бывает никогда в жизни — сейчас Эдвард стал зорче любого орла, и в глазах Нубила он прочитал ответ на свой вопрос. Элис умерла. Прикрывая его со спины, как воин, любимая даже в этот час соединила воедино долг и любовь, как умела только она одна на всем белом свете. А значит и ему, Эдварду, пора исполнить клятву, и уйти за ней — сознание покинуло его, и парень погрузился в мир, которого не существует. В мир грез.
В мир, где смешалось прошлое и будущее, то, что было, и то, чего не будет никогда. Он беседовал под луной с Катрин на Артур Сит, Катрин из прошлого, а рядом стояла Элис, которой там просто не могло быть — хоть на самом деле они были уже не в Эдинбурге, а Иерусалиме, на площади перед Третьим Храмом, где верный Нубил Муххамед читал лекцию по истории, рассказывая про Войну Апокалипсиса, а рядом за партой сидел Вильгельм Моррисон, и зудел голосом дяди, повторяя, что он обязательно вытянет их с Катрин из Нью-Перта, и лично Папа объявит их мужем и женой. А потом события прыгали — Эдвард был мальчишкой в какой-то деревне, видел, как всю его родню убивают страшные лесные чудовища, сам охотился на этих чудовищ, рядом с ним охотился Нубил — вместе с Нубилом они сидели на березе, Эдвард обнимал Элис, Нубил — Катрин, ели яблоки, а строгий лейтенант Клаус Отто фон Геленберг стоял на камне и рассказывал про больших медведей. Опять иерусалимский Храм, он же Собор святого Петра — на него нападают чудовища из Мертвых Земель, и он, Эдвард, вместе с Элис, Нубилом, совершенно незнакомым парнем, Клаусом, Ирвином, дядей Дэвидом и другими сражаются против них, огнем, крестом и звездой Давида, и чудовища отступают. Чудовища бегут прочь, а Эдвард бежит за ними! Остальные уже отстали, устала Элис, притормозил Нубил, уже нет вокруг никаких храмов — только чудовища, проклятые чудовища, которые лишили его любимой, он, капитан Эдвард Гамильтон, и тот самый незнакомый парень — они бегут по лунному мосту, что перекинут над звездами, бегут в другие галактики, далеко-далеко, на край вселенной и еще дальше. Эдвард уже не хочет бежать, хочет остановиться, повернуть, вернуться туда, где остались дорогие ему люди — но в душе разгорается охотничий азарт! Догнать тварей! Уничтожить! Тем более, его спутник бежит рядом, и вроде бы совсем не уставший — гордость Эдварда не позволяет ему отстать, он бежит следом, по странной нитке, что связывает облака и землю. Бежит вниз. Сквозь облака. Сквозь небо. Бежит к странному, дикому городу, которого не может быть в природе, бежит к своему телу — уже нет тварей, но есть спутник, от которого нельзя отстать. Это очень важно. Не проиграть. Не сдаться. Эдвард бежит вниз, туда, где на дощатом полу лежат два смутно знакомых тела — хочет остановиться, понять, чьи это тела, но уже не успевает. Он взял слишком большой разгон, и нить вбивает его в одно из тел, вдавливает, заставляет за миг пережить всю ту боль, что терпело это тело дни и недели, не решаясь поделить с душой. Вдавливает и впитывает, тело и Эдвард становятся одним целым, и только тут до него доходит, что это тело — его. Что он — жив. Что он лежит на соломе, совершенно голый, его рука — в креплениях, что должны дать костям верно срастись. А рядом слышны два голоса, старый и молодой, и хоть язык их непонятен, каким-то чудом каждое произнесенное слово превращается в образ, и уже этот образ мозг переводит в привычные английские слова.
