Она сознавала, что беспокойство и недосып затуманили ее мозг. Да будь она в нормальном состоянии, она даже не подняла бы этого вопроса.
— Я имела в виду свое поведение. Я вела себя как… как…
— Как расстроенная женщина? — подсказал Алан и мягко хохотнул. — Черт, мышка, я сам чувствую себя как медведь с пораненной лапой. Жуткая вещь самообладание, а?
— Тебе не стыдно, Железное Сердце?
— Стыдно за что? За то, что я вел себя как нормальный здоровый мужик? Ты — динамит, Элис Олвин, и я не стыжусь, что отреагировал на тебя. — Он замолчал, поворачивая на подъездную дорожку. — Не знаю, почему люди боятся признавать это.
— Они боятся манипулирования, — отозвалась Элис.
Они въехали во двор, он затормозил и выключил двигатель.
— Страх — ужасная вещь, а? Он мешает делать то, что вполне естественно. Например, сказать человеку, что ты его брат. Интересно, как бы он отреагировал на это? Самое худшее, если он скажет: «Проваливай»… — Взглянув на нее, он понял, что говорит что-то лишнее. — Ты, мышка, можешь манипулировать мною сколько угодно. — Алан улыбнулся.
Его слова были настолько откровенны, что щеки Элис вспыхнули. Не дождавшись ее ответа, он вылез из машины и открыл ей дверцу.
— Тебе надо отдохнуть. Поспи немного, — сказал он. — Я займусь скотом и подожду Пэриша.
— Но ты же сам не спал!
— Со мной все в порядке. Так что приляг. Если что, я разбужу.
Она ушла, а он принялся размышлять, кому, черт побери, понадобилось нападать на безобидного старика.
Убирать навоз в конюшне — грязная работа, от которой к тому же ломит спину. Алан взялся за нее добровольно. Кроме диких мустангов, Элис держала еще трех верховых лошадей. В прошлую ночь Алан завел их в конюшню, и сегодня утром они жаждали покинуть свои стойла. Он выгнал их всех, включая и жеребенка, на огороженное восточное пастбище и несколько минут наблюдал за ними.
Сорок один год. За эти годы он испытал много такого, чего другой не испытывал в течение всей жизни. Бывали у него хорошие и плохие времена, и не раз он попадал в настоящий ад. Он веселился с друзьями, когда заводились лишние баксы в кармане. Но никогда не чувствовал себя счастливым.
Сейчас же что-то подсказывало ему, что он может обрести счастье, только надо дать этому случиться и не противиться.
Он разбрасывал солому в последнем стойле, когда появился Мик Пэриш. Его брат.
Мик унаследовал глаза деда, причем не только их форму и цвет, но и свойственное тому выражение. Они, казалось, проникали в самую душу.
