Не солдатской, не простой
И не той, что жаждут черти
За могильною чертой.
Ты боишься смерти славы,
Смерти в памяти людей —
Где частенько прав неправый
И святым слывет злодей.
Только я даю бессмертье,
Место в вечности даю.
Запишу сестру Лаэрта
В Книгу Светлую мою…
Год пройдет — не будет флага,
Фортинбрасова значка,
Но отравленная шпага
Проблестит еще века.
Лишь свидетельство поэта,
Вдохновенного творца —
Книга Жизни, Книга Света
Без предела и конца.
Может быть, язык библейский
В совершенстве простоты,
Суете, вполне житейской,
Дал значенье и мечты.
Подчинить себе я властен,
Мудреца и дурака,
Даже тех, кто не согласен
Уходить со мной в века.
Разбегутся сны и люди
По углам музейных зал,
Даже те, кто здесь о чуде
Никогда и не мечтал.
Может быть, глаза портретов
Старых рыцарских времен
Шлют проклятие поэтам,
Разбудившим вечный сон.
Может, им не надо славы,
Их пугает кисть и стих,
Может быть, они не вправе
Выдать горестей своих.
Но художника ли дело
Человеческий покой,
Если чувство завладело
Задрожавшею рукой.
Даст ответ не перед веком,
Перед собственным судом —
Почему завел калеку
В королевский пышный дом…
Ты в критическом явленье
В пьесу ввел свои войска,
Создавая затрудненье
Для финального стиха.
Без твоих военных акций
Обойдется наш спектакль.
Я найду других редакций
Черновой последний акт.
Все, что сказано на сцене,
Говорилось не тобой,
Не тебе шептали тени,
Что диктовано судьбой.
Знай, что принца монологи
И отравленная сталь
Без тебя найдут дорогу
В расколдованную даль,
Если совести поэта
Доверяешь жизнь и честь,
Если ждешь его совета,
Ненавидя ложь и лесть…
Выбирай судьбу заране,
Полководец Фортинбрас.
Будет первой датской данью
Мой эпический рассказ…»
Снова слышен шелест шелка
Занавески золотой.
Пляшут лунные осколки
В темной комнате пустой.
Фортинбрас, собравшись с духом,
Гонит бредовые сны.
Не слова звучали глухо,
А далекий плеск волны.
Ходят взад-вперед солдаты.
В замке — тишь и благодать.
Он отстегивает латы,
Опускаясь на кровать.
