Шесть лет Абовян провел в Дерпте. В течение этих шести лет произошла коренная ломка всего его мировоззрения. Крайне важно поэтому, по возможности, подробно осветить ту среду, в которой рос Абовян, время и социальную обстановку, которая доминировала в воспитании Абовяна, тот круг политических и общественных интересов, который господствовал в его окружении и, наконец, ту сумму научных проблем, которой интересовалась и жила корпорация его друзей профессоров.
Для подробного освещения этих вопросов мы не проделали еще элементарной предварительной работы, — изучения архивов, — поэтому нижеприведенные соображения будут беглы и кратки.
Отсветы революций 30-х годов
Абовян приехал в Дерпт в самом начале осени 1830 года. Это была эпоха мрачной последекабристской реакции. «Пустое место, оставленное сильными людьми, сосланными в Сибирь, не замещалось. Мысль томилась, работала, но еще ни до чего не доходила. Говорить было опасно, да и нечего было сказать».
Россия молча выносила тяжелый сапог николаевской диктатуры. Но свирепая реакция не могла
стереть память о декабристах. Чем свирепее зверствовали Николай и его обер-жандарм Бенкендорф, тем чаще вспоминалось 14 декабря. Люди не говорили ничего, не протестовали, но и не мирились с режимом Николая, не забывали казни пяти. Существовали притаившись.
Так было в самой России,
Иначе обстояло дело на западных окраинах империи. Там люди жили по иному календарю. Счет дней они вели по-французскому стилю, особенно Польша. А парижские куранты уже несколько месяцев пели Марсельезу, все улицы этого буйного города — покрылись баррикадами, вновь, хотя и на короткий срок, трехцветная кокарда появилась на головных уборах трудящихся.
Июльская революция во Франции немедленно отозвалась гулким эхом в напряженной атмосфере Восточной Европы. Едва Абовян успел ознакомиться с топографией того района Дерпта, где жил, как вспыхнула бельгийская революция под знаменем независимости. Едва успел брюссельский Национальный конгресс провозгласить независимость Бельгии, как вспыхнуло «ноябрьское восстание» в Варшаве.
Это было уже не зарево чужих пожаров. Под самым боком прибалтийских провинций, в пределах взнузданной Российской империи, восстал соседний народ. Идеи, воодушевлявшие повстанцев, незримыми каналами проникали в прибалтийские интеллигентские круги. И не только общие идеи восстания — с затаенным дыханием люди следили и за внутренней классовой борьбой восставших. Борьба молодой, добивавшейся полной независимости, буржуазно-демократической Польши, с аристократической, консервативной панской верхушкой, стремившейся лишь к реформам и к соглашению с Николаем I — эта борьба вызывала живейший интерес передовых общественных кругов прибалтийских угнетенных народов. Отказ польского сейма наделить крестьян землей привел под конец к народному восстанию против шляхты — восстанию, которое по своей ярко демократической программе сразу подчеркивало реакционный характер дворянской и земледельческой Польши. Это восстание, как и падение Варшавы, отзывалось болезненно на сознании передовой молодежи Прибалтийского края.
