Так рассказывают об этом интереснейшем восхождении участники. Рассказы скупо деловые. В них отсутствуют те детали, которые одни и могли бы восстановить перед нами картину интенсивного интеллектуального возбуждения, несомненно Абовяном пережитого в обществе ученых путешественников.
Такова фактическая сторона этого смелого восхождения. Паррот был изумлен воодушевлением молодого монаха. Окруженный невеждами, суеверными попами, изуверами и кликушами, Абовян сохранил в себе пытливый ум, ясный и трезвый мужицкий взгляд на вещи, живое стремление к познанию, любовь к истине и пиетет перед наукой. Все это трудно втискивалось в черную сутану диакона, — вот что должно было поразить более всего Паррота.
Мы не имеем сколько-нибудь точных сведений о том, что говорил Хачатур-дпир Парроту, но я думаю, нисколько не противореча истине, можно утверждать, что многие часы Абовян вдохновенно рассказывал Парроту о планах религиозного реформаторства, о мрачном застенке монастырей, о темноте народной и необходимости просвещать его…
Паррот был европеец, глубоко образованный человек, но в его сознании, как и в сознании сотен и тысяч его собратьев, были темные прорывы, он совмещал религию со служением науке. Разумеется, трудно верить, чтобы профессор физики, человек проведший юные годы в эпоху Наполеона, слышавший в детстве последние раскаты Великой французской революции, так основательно поколебавшей все троны небесных и земных царей, чтобы такой человек мог быть религиозен в том непосредственном и наивном смысле, в каком это понятие мы применяем к Абовяну.
Вероятно, его вера была рациональной, его благопристойность — по отношению к библейским легендам почтительно скептической. Когда он на вечных снегах Арарата не находит остатков Ноева ковчега, он почти с юмором успокаивает религиозных гусей, высказывая предположение, будто эти обломки погребены под снегом.
Не какая-нибудь церковь, а церковь вообще, не определенная секта, а христианство как отвлеченное учение. Вот каково верование Паррота, и этот своеобразный космополитизм помогает ему понять стремления молодого дпира.
А поняв его, он сразу увидел, в чем уязвимое место плана Абовяна: просветитель сам должен быть просвещен. Паррот — человек науки и хорошо знает, что нельзя не только просвещать других — целый народ, но даже додумать план конгрегации и нельзя руководить братством, которое хочет организовать — Абовян, без знаний, без систематического учения, без внутренней идейной дисциплины.
