...Стоял неяркий февральский день. Холодное солнце розоватыми бликами лежало на заснеженных полянах, ласково трогало лучами мохнатые кроны деревьев. Кругом была такая тишина, что даже не верилось, что где—то ходит враг, что ночью вновь загремят выстрелы, красные языки пламени оближут небо.
Семен один возвращался из дозора. Уже почти рядом застава. Было ему весело, дышалось легко. Он шел не спеша, любуясь зимним пейзажем. Вот с огромной сосны ему на голову посыпался снег. Снежинки запорошили солдату лицо, повисли на ресницах, ледяными капельками. Семен отряхнул шапку, глянул вверх. На ветке примостилась вертлявая белочка с пушистым хвостом. Она смотрела на него блестящими пуговицами—глазами.
— Ух ты, зверь хвостатый, — рассмеялся Семен и ударил палкой по ветвям. Снег посыпался еще сильнее. Белка мелькнула серой молнийкой вверх, вниз, вверх, сделала головокружительный прыжок и исчезла в ветвях.
Вдали послышался стук топора. Семен прибавил шагу и вскоре вышел на большую поляну, блестевшую от снега. На опушке леса стоял запряженный в сани гнедой мерим, Возле поваленного дерева суетился человек с темным морщинистым лицом, с седыми усами. Сдвинув на затылок старенькую фетровую шляпу, он безуспешно тюкал топором по сучьям дерева, то и дело стирая со лба капельки пота.
— А, Семенко! Добрый день,— широко улыбнулся человек подошедшему пограничнику. Пустельников узнал поторицкого старика—крестьянина, у которого недавно был в хате и рассказывал о своем колхозе в белорусской деревне Свистелки.
Дровосек стоял, тяжело дыша, его руки, державшие топор, чуть дрожали. Он напоминал Семену старика—отца. Тут же вспомнилось письмо сестры, полученное еще в госпитале, которое больно жгло душу. Письмо начиналось словами: «Лист от сестры Ольги и всех родственников после трех лет фашистской оккупации». Далее следовал рассказ о страшных мучениях, пережитых его отцом и сестрами, о гитлеровских лагерях, о разоренных селах. Из 84 дворов в Свистелках уцелело всего 14, а в хозяйстве Пустельниковых осталась одна курица. Письмо заканчивалось слонами; «Благодарим тебя, Сеня, и всю Красную Армию за освобождение от тяжелого немецкого ига».
Собственно, это письмо и заставило тогда Пустельникова отказаться от демобилизации и отправиться сюда, на границу. Душа требовала мести.
Семен скинул полушубок, осторожно положил на него сумку с гранатами, автомат.
— Дайте—ка, топор, отец! — проговорил он.
И вот разнеслись по лесу частые удары, разлетелись в разные стороны белые щепки. Семен рубил дрова, рубил самозабвенно, с восторгом — так стосковались по работе его большие сильные руки. Старик—крестьянин торопливо складывал поленья на воз, а Семен все махал топором.
