Впоследствии Лена рассказала мне, что это место называется «нож убийцы» — там якобы таится один из самых сложных и коварных спазмов, который так запросто не уберёшь — сперва надо доковыряться до него пальцем, чтобы больно стало где-то в грудине. Но тогда я не знал этих подробностей, да и не до них мне было. Я просто со всей доступной мне ясностью понял, что больше не выдержу, — и, плюнув на гордость, на симпатию, на своё мужское реноме и на соображения медицины, попытался приподняться. Но сильные руки массажистки с присущей им мягкой властностью удержали меня на месте:
— Кууууда?..
— Хватит с меня! — взмолился я. — Не могу больше!!!
— Нет, дорогой мой, так нельзя, — с сочувствием, но твёрдо объяснила Елена. — Ведь это всё твои собственные спазмы, твоё напряжение, ты всю эту гадость в себе носишь. Нельзя с такими ужасами жить, а то много болячек на них нарастёт. Терпи…
Чувствуя, как слёзы стекают по моему лицу в уже мокрую простыню, я заскулил, как застрявшая в двери собака. Раз сломавшись, я уже не мог законопатить этот шлюз: звуки один другого немелодичнее исходили из меня, казалось, помимо моей воли. И с каждым своим воплем я всё больше и больше терял уважение к себе, пока вконец не превратился в растерзанную тряпку. А раз так, мне было уже всё равно — я готов был сдать последние бастионы, лишь бы прекратить этот кошмар. В какой-то момент, ухитрившись-таки ловко вывернуться из-под её рук, я присел на столе и, утирая лицо, покаянно сказал:
— Леночка, я тебе лгал. У меня ничего никогда не болело, мы с Мистером Порочестером просто хотели с тобой познакомиться…
— Я так и поняла, — кивнула моя мучительница. — Но одно другому не мешает. Если у тебя пока не болит — это ещё хуже. Значит, заболит потом, когда будет уже поздно. Ты же видишь, сколько всего у тебя там…
Я с тоской сообразил, что пощады не будет. Сколько оставалось времени мучиться? Я боялся спросить. Вдруг бы оказалось, что ещё минут пять-десять, а так у меня каждый миг была надежда, что истязание вот сейчас кончится; этой надеждой я и держался ещё на белом свете.
— Ацидофилинушка, — падал я всё ниже и ниже, — может, хоть не так сильно? Пожалей меня, я ведь уже не юнец…
— Я привыкла всё делать хорошооооо, — напевно произнесла Елена. — Ты нам с Порочестером так помог, дружочек, теперь и я тебе помогу. Хочешь ты того или нет…
И она вновь заставила меня улечься на стол лицом книзу.
Тут меня ждало очередное унижение — её ловкие пальцы сперва залезли под резинку, приспустили, а затем и вовсе стащили с меня красивые бордовые плавки — последний оплот моей гордости. И кто бы мог подумать, что именно под ними таятся самые страшные зубастые хорёчки?.. Моя подружка никогда не массировала мне задницу, считая это чем-то неприличным. Да я и сам так считал. Но теперь мне стало не до приличий. Я больше не мог сдерживаться. Я вопил, выл, орал, не беспокоясь о том, что подумает обо мне Порочестер, который, вероятно, уже извёлся от страха в соседней комнате. В краткие проблески блаженного отдыха, когда Елена давала мне перевести дух, в моё сознание вновь и вновь вторгался заунывный «релакс», до омерзения чуждый русскому уху.
