— Это все потому, что ты просто хочешь со мной переспать? Я-то с тобой спать не собираюсь. Ты лично тут ни при чем. Просто я берегу себя до свадьбы и все такое прочее. Так что если ты разговариваешь со мной по этой причине, можешь прямо сейчас повесить трубку.
Я не стал вешать трубку, не знаю уж, восприняла она это как ответ на свой вопрос или нет.
— Ты еще слушаешь?
— Угу.
— Так ты собираешься отвечать на мой вопрос?
Я принялся передвигать пустой стакан из-под молока туда-сюда.
— Мне просто хочется с кем-нибудь поговорить, — сказал я. — Мне нравится с тобой разговаривать. Никакого лучшего ответа я тебе дать не могу.
— Вообще-то я бы не сказала, что при наших личных встречах мы занимались разговорами, — заметила она.
— Но мы разговаривали, — возразил я. — Я рассказал тебе про мой «мустанг». Это был очень откровенный и серьезный разговор о том, что мне дорого.
— О твоей машине. — Судя по голосу, убедить Изабел мне не удалось. Она помолчала, потом произнесла: — Значит, тебе хочется поговорить. Прекрасно. Валяй, говори. Расскажи мне что-нибудь такое, о чем никогда никому не говорил.
Я на миг задумался.
— Черепахи занимают второе место в животном мире по размерам мозга.
Чтобы переварить это, Изабел потребовалась всего секунда.
— Неправда.
— Я знаю. Поэтому я никогда никому этого не говорил.
В трубке послышался какой-то полузадушенный звук — то ли она пыталась не рассмеяться, то ли ее скрутил приступ астмы.
— Расскажи мне что-нибудь про себя, о чем ты никогда никому не говорил.
— Если я расскажу, ты ответишь мне тем же?
— Хорошо, — откликнулась она скептическим тоном.
Я задумался, водя пальцем по контуру грудастой школьницы на мышином коврике. Разговаривать по телефону оказалось все равно что разговаривать с закрытыми глазами. Разговор получался откровенней и честнее, потому что это было как разговаривать с самим собой. Вот почему я всегда пел свои новые песни с закрытыми глазами. Не хотел видеть, что думает о них публика, пока не закончу. Наконец я произнес:
— Я всю жизнь пытаюсь не быть похожим на моего отца. Не потому, что он такое уж чудовище, а потому, что он меня подавляет. Чего бы я ни добился, мне никогда с ним не сравниться.
Изабел молчала. Наверное, ждала, что я скажу что-нибудь еще.
— А чем он занимается, твой отец?
— Теперь я хочу услышать то, о чем ты никому не рассказывала.
— Нет, сначала ты. Ты ведь сам хотел поговорить. Это значит, ты говоришь что-то, я отвечаю, и ты говоришь снова. Это одно из самых блистательных достижений человечества. Называется «диалог».
