– Ну вот, а раз понимаешь, тогда вытри слезки и поговори с одним человечком, – снова расцветая в улыбке, вдруг объявил ей главврач. И начал потихоньку приотворять захлопнувшуюся было за его спиной дверь.
– Яков Маркович, зачем? – застонала Олеся, уже догадываясь, кто окажется сейчас за этой дверью.
– Затем, чтобы было с кем этот день вспоминать, – хитро прищурился главврач.
– Вы зачем так со мной поступаете?
– А я не сказал тебе, деточка? – развел руками Мемзис. – Ах, прости, ведь разговору с тобой у нас об этом не было. Так вот, оказалось, что я поклонник твоего жениха. И вообще люблю хорошее русское кино. Ну как мог я ему отказать?
И с удивительным проворством исчез за дверью. Олеся, держась за поломанные ребра, дохромала до окна и прижала к стеклу пылающее лицо. Через мгновение тихонько пропели половицы за ее спиной, и вот уже теплые ладони легли на ее понуро опущенные плечи.
– Леська, я дурак, – первым делом сообщил ей Женя.
– Почему? – Такого начала разговора она не ожидала.
– Я сказал тебе ужасную глупость. Как будто я догадывался, что ты – не та, за кого себя выдаешь! Да не догадывался я ни о чем! Это просто мужская гордыня меня разобрала. А потом только я понял, какие ужасные вещи ты могла обо мне подумать! И ведь подумала же, наверно? Ну что ты молчишь, Лесенька?
– Подумала, – нехотя признала Олеся.
– Простишь меня?
– Я-то прощу. А вот мне какими словами просить у тебя прощения?
– А я давно уж простил! Да-а, на самом деле! Ну, было поначалу немного обидно. Но не ребенок ведь я, чтобы подолгу свои обиды смаковать.
– Дело не в обидах, Женечка, – тихо проговорила Олеся. – Все гораздо серьезнее. Помнишь, когда ты примчался в Москву среди ночи, ты сказал: ужасно, что мы переступили. Что ты переступил. Что позволил гадкой клевете пролезть в наши отношения, и теперь это останется с нами навечно. Но мне тогда показалось, что ничего страшного не произошло, и мне даже польстила немного твоя ревность. А вот я переступила всерьез, и обратного пути здесь быть не может. Ты никогда уже не сможешь мне верить. Сколько раз ты еще упрекнешь меня за эту ложь, если не вслух, то в своем сердце? Ведь я, Женя, совершила ужасное: я убила твою мечту, твою первую любовь. Смешала ее с грязью всем на потеху. – Проникнувшись собственными словами, она тихонько заплакала, ладонями заслоняя от слез порезы.
– Философ ты мой! – как-то легкомысленно засмеялся Дорохов. – Давай с тобой договоримся на всю оставшуюся жизнь. Если я когда-нибудь попрекну тебя этой историей, ты скажи мне два слова: «Псков, больница». И я вспомню, какой ужас пережил, когда мне сообщили об аварии, когда переслали эти жуткие фотографии. Ну, пусть ребра и лицо – это твоя искупительная жертва. А страх и отчаяние – моя. Все, мы в расчете.
