Пауэрскорт вдруг вспомнил, что Шепстоун удостоен Креста Виктории за выдающуюся отвагу, проявленную в пору восстания сипаев[19]. И сделал в уме пометку — рассказать племянникам, что он беседовал с белобородым стариком, кавалером Креста Виктории; восстание сипаев, подозревал он, представляется мальчикам историей столь же давней, как и гибель Испанской армады.
— Сколько людей сейчас в доме? — спросил, возвращаясь в Сандринхем, Пауэрскорт.
— Ну, здесь сейчас семья. И Теки, конечно, — принцесса Мэй, как вы знаете, была помолвлена с принцем Эдди. Около полудюжины молодых людей, друзей и конюших принца Эдди.
— А сколько во дворце слуг?
Сэр Бартл не без грусти покачал головой.
— Вы знаете, представления не имею. Кто-то из них живет, разумеется, здесь, кто-то приходит из ближних деревень. Семьдесят? Восемьдесят? Я никогда об этом не задумывался.
— Какие-либо сообщения о появлении в окрестностях посторонних людей? — Пауэрскорт чувствовал, что пока ему никуда продвинуться не удалось. И улучшений по этой части не предвидится.
— Странно, что вы заговорили об этом, лорд Пауэрскорт, — Шепстоун вдруг приобрел вид очень усталого человека. — К нам поступали сообщения, что по соседству появилась компания русских и несколько ирландцев. Принц Уэльский убежден, что кто-то из них и есть убийца.
— Позвольте мне задать основной для нашего следующего совещания вопрос, — пока продолжался этот разговор, Роузбери, присев, размышлял, упорядочивая доводы, которые ему предстояло предложить принцу Уэльскому. — Сколько людей осведомлено о случившемся? Сколько человек знает правду?
— Я бы сказал, не более дюжины, самое большее, человек пятнадцать. Но все они принадлежат либо к королевской семье, либо к другим славным семьям, и в том, что касается сознания своего долга, на них положиться можно.
Пауэрскорт, услышав о предположительной связи родовитости с добродетелью, слегка приподнял бровь. Если бы все эти родовитые и высокопоставленные особы, с горечью подумал он, исполняли свой долг в соответствии с понятиями о чести, присущими их классу, и блюли при этом заповеди, мы, вероятно, не имели бы на руках окровавленный труп, коченеющий в спальне наверху.
Этим вечером принц Уэльский казался человеком совсем небольшого роста. Он выглядел так, точно некая мощная машина выкачала из него почти весь воздух. Глаза принца покраснели от слез, лицо побледнело, осунулось. И хотя он был облачен в один из лучших своих мундиров — самый темный, — ордена и медали, свисавшие с кителя так, словно и они были в трауре, казалось, оставляли его совершенно равнодушным.
