- Еще бы! Нас эту сказку заставляли разбирать, в чем, мол, ее главный смысл, и мы даже сочинение про нее писали.
- Ну и в чем ее главный смысл? - спросил дядя Коля.
- А в том, что жизнь надо прожить ярко, - ответил я. - Пугачев, значит, такую сказку рассказывает, что орел у ворона спросил, почему, мол, мы, орлы, живем всего по тридцать лет, а вы, вороны, по триста лет? А ворон и ответил, что вы, орлы, свежей кровью питаетесь, а мы, вороны, - мертвечиной. Переходи, орел, на мертвечину и триста лет жить будешь. Орел подумал и сказал - мол, не по мне это. Лучше, говорит, всего тридцать лет прожить, да зато вдоволь свежей крови напиться. Пугачев и завершает, что и я, мол, как тот орел ...
- То-то и оно, - сказал дядя Коля. - А если подумать, то тут получается большая неправда. Во-первых, орел не меньше ворона падок на мертвечину. Во-вторых, и ворон за свежей кровью охотится. В-третьих, если припомнить, какие птицы жрут мертвечину, то окажется, что среди них есть и такие, которых люди считают «благородными» и «чистыми». Возьми хоть чаек. Все из себя белые и светлые, а если приглядеться - как наши городские голуби. Лесной голубь - это, может, другое дело, тут я не судья, не приглядывался к ним, а вот те голуби, что на помойках промышляют - они, спрашивается, чем живут? Кстати, по драчливости, злобности и подлости городской голубь сто очков вперед даст и орлу, и ворону. И вообще, ворон - птица мудрая, в чем-то на человека похож. Мы ведь тоже не живьем свиней и телят поедаем. А «свежей кровью» жить это означает, по сути, жить одним убийством. Какое уж тут благородство ...
Говоря все это, он продолжал смотреть на идущий металл.
- Ладно, лекции твои нам известны. Если ты такой умный, то скажи, чем мы-то сталь обижаем? - не без недовольства ввернул отец. - И как все можно исправить?
- Есть у меня одна догадка ... - проговорил Мезецкий. Очень похоже на то, что старики рассказывали. И чему я в определенном смысле сам побывал свидетелем в малолетстве. Только ... догадкой этой я делиться пока не могу, слишком она вам покажется несуразной, вы меня сразу в маразматики определите, скажете - пора на пенсию, слюни пускать.
- А все-таки? - меня одолевало любопытство. - Я вам поверю, честное слово!
- Поверишь или нет, вопрос десятый, - сказал он. - Главное, я все равно пока ни единой приметы не вижу, что прав. Из тех примет, которые так или иначе должны промелькнуть. Я пока сужу по общему состоянию, так сказать, по тому редчайшему состоянию, о котором слышал от двоюродного деда. Да и он не по личным впечатлениям мне о нем рассказывал, а передавал рассказ еще более старого мастера.
