— Быть может. Но каков в этом случае буду я? Припомнить услугу, оказанную бескорыстно, и требовать чего-то… Не знаю, mon prince…
— Помилуй, Michel! Зачем же непременно припоминать? Просто обратись к нему, это так естественно. Un mot…[12] В конце концов, les devoirs d'un chretien[13]…
— Vraiment?[14].
— Уверяю тебя. К тому же, mon cher, сегодня такой день… Многолетние труды Николая Петровича на ниве просвещения России знаменуют собой целую эпоху. Румянцевскую эпоху. Тебе — продолжать.
— Что ж, je me rends![15] Ты речист, князь Борис. Будь по-твоему!
Молодая хрупкая дама с лицом бледным, будто восковым, легко, словно не шла, а парила в пространстве, пересекла гостиную, негромко обратилась к графу:
— Mon cher, tu m'as promis…[16] — При этом она ласково улыбалась Борису. — Вы не рассердитесь, князь, если я украду кузена ненадолго?
— Возможно ли сердиться на вас, chere princesse[17]?
Разговор был прерван, и на некоторое время собеседники потеряли друг друга в толпе.
Они сошлись вновь, уже прощаясь, и обменялись короткими репликами, понятными только им.
При этом Борис Куракин на мгновение задержал руку графа Румянцева в своей руке.
— C'est arrete?[18].
— Ма parole d'honneur![19].
Московский антикварный салон открывался, как водится, шумно.
Охочая до зрелищ столичная публика с утра стекалась к невыразительному зданию на Крымском валу.
Унылый дом, будто в насмешку над всеми изящными искусствами, был не чем иным, как Центральным домом художника.
Художники, похоже, с архитектурным конфузом сжились вполне.
В Доме постоянно действовали какие-то экспозиции. В фойе бойко торговали замысловатыми шляпками, нарядными куклами ручной работы, статуэтками из камня и прочими художественными поделками.
Снаружи бурлил рынок.
Продавалось все: от монументальных живописных полотен до лубочных московских пейзажей и причудливых украшений из дерева, кожи и металла.
Сегодня, однако, рынок был сметен нашествием автомобилей, способных украсить любой — даже самый взыскательный — автосалон.
Публика собиралась самая разношерстная.
Известные всему миру коллекционеры, маститые антиквары из обеих столиц, эксперты, ценители и знатоки старины бок о бок с несостоявшимися гениями — оборванными, полусумасшедшими художниками, безработными реставраторами, ловкими творцами новодела.
Суетились побитые молью, спившиеся потомки советской аристократии, присвоившей однажды чужие сокровища, для верности перебив владельцев. Пришло время расстаться с награбленным. Пытались, однако, не продешевить.
