Водный вполне хорош, доступен всем и довольно дешев, но в силу этого здесь сильно развита конкуренция. Примерно пятнадцать капитанов катеров, лодок и катамаранов на одного богатого бездельника.
Остается воздушный. Здесь нужно быть профессионалом, иметь лицензию, иметь, наконец, сам самолет, а кроме того, обладать безупречной репутацией.
Конкурентов здесь тоже хватает. В данный момент их ровно на одного больше, чем надо. Будь проклят Дон Мартинес со своей расписной этажеркой!
Именно так размышлял молодой человек двадцати восьми лет, наблюдавший, как разрисованная орлами и драконами шестиместная «дакота» его единственного конкурента, пыхтя и скрежеща, идет на разбег.
Молодой человек стоял рядом с младшей сестрой взлетавшей «дакоты». Точнее, с братом. Четырехместный «дакота-дуглас», умеренно ржавый. Габаритные огни по бокам фюзеляжа презрительно таращились на раскрашенную нахалку «дакоту».
Молодой человек сердито хлопнул ладонью по фюзеляжу, лишь в последний момент разжав кулак, ударом которого намеревался угостить железного друга. Отошел в тень, повалился в пыльную траву аэродрома и уставился в небо пронзительными зелеными глазищами.
С самого детства Дик Джордан знал, что у него именно глазищи. Мать удивлялась:
— В кого у тебя такие глазищи? Прям прожектора.
В школе учителя смотрели в них с ненавистью:
— Что вытаращил свои бесстыжие глазищи? Марш домой и без отца не приходи.
Они прекрасно знали, что отца у парня нет. Отец был шофером-дальнобойщиком и погиб в аварии несколько лет назад. Знали учителя и то, что Дик Джордан страшно, неистово переживает смерть отца. Знали — и постоянно напоминали о ней.
— У, глазищи твои нахальные…
Девушки не выдерживали с ним больше недели, и тогда по барам полз шепоток:
— Не могу я в его глазищи без дрожи смотреть. Так и кажется — возьмет ножик и зарежет, ей-Богу, девочки! Чокнутый он!
Так всю жизнь. Все двадцать восемь лет. Ну, может, за вычетом первых трех-четырех.
Да, Дику Джордану было двадцать восемь лет, из них четырнадцать, то есть половину, он провел в пути. Дорога поманила его однажды, мелькнула загадочным изгибом пыльной улыбки, и зеленоглазый, рыжий, бесшабашный парень из Техаса поверил этой лживой, лицемерной, продажной и доступной блуднице — дороге.
Она ложилась под всякого, легла и под него. А Дик Джордан ни разу не пожалел об этом. Он впитывал мир, как губка — воду, учился всему разом, и хорошему, и дурному, отчаянно дрался и отчаянно влюблялся, но ни разу не захотел только одного: собственного гнезда.
