— Как давно это было, Квест, когда я впервые приехал на вашу виллу в Байях? Десять лет назад? Твой отец служил на Ильве. Помнишь глупую игрушку, которую я тебе привез?
— Да, помню. Она улетела в море. А еще я помню [2 стр. ] что отец, далеко на войне, может однажды не вернуться из какой-нибудь кампании. Была ли эта возможность на уме у Цецины? Если да… но, разумеется, такого он думать не может. Я поглядел на него, на его подбородки, которым Расимах сполна воздал должное, на обвислые щеки, которые даже более, чем у Помпея, свидетельствовали о любви вкусно поесть, и отмел эту мысль. Мне хотелось его развеселить, и хотя я знал, что он не желает о ней разговаривать, но не нашелся, что сказать, поэтому опрометчиво спросил:
— Ты видел новое янтарное ожерелье, которое привез матери из Греции дядя Овидий?
Новая буря вздохов. Бедный Цецина.
— А, да. Знаешь, твой дядя [2 кол. ] думал о моей хорошенькой Цинтии, а потом вдруг все стало, как эти блестящие мраморные плиты
13
как то, что я больше всего ненавижу в службе. Вот только никто не знает заранее, кто будет палачом, а кто…
Отец ворчливо меня прервал:
— Перестань молоть чепуху [1 кол.]
Он оглядел арену. По меньшей мере половина собравшихся на скамьях были женщины, и все они визжали, как помешанные. Я невольно поморщился. Отец это заметил, и его лицо потемнело от гнева.
— Пусть так! — рявкнул он. — Это рабы и преступники. Император проявил большое великодушие, дав им шанс [2–3 сл. ] равным среди равных.
Внизу перед нами ретиарий убегал. Он потерял свою сеть, и у него остался только трезубец, мирмиллон[30] неумолимо его преследовал. Я отвернулся от этого зрелища, а отец все бушевал:
— Величие Рима — в битве! Наша армия…
Я перестал слушать. Когда сражались наши армии, это не был смертельный поединок на потеху плебса. Мне хотелось сказать отцу, что не моя вина, если бойне на арене я предпочитаю комедии Плавта. И что, если бы мне хотелось посмотреть спектакль, который завершится убийством, я пошел бы на трагедию Луция Семпрония. Но я придержал язык, сознавая, что только подолью масла в огонь, если скажу, что у меня на уме. Отец почти кричал, но я не обращал на него внимания. Толпа на скамьях вдруг взревела, поэтому мне не надо было даже смотреть: погоня завершилась. Краем глаза я увидел, как император поднимает кулак с опущенным вниз большим пальцем. Потом я услышал пронзительный визг, который, разумеется, почти заглушили радостный рев и аплодисменты. Надо отдать ему должное, отец перестал кричать.
