Отец исцелился, вернулся домой и, заняв свое место в сенате, стал готовиться к новому назначению. Прежде, чем настал его черед и он отбыл в Паннонию с Марком Агриппой,[90] Прокулея родила ребенка. Все было улажено. Спасибо пиратам. Теперь я знал, кто я. И решил
12
и отверстие тут. Трудность в том, что, когда заслонка соскальзывает под него вот здесь, она тянет [3 стр. ] Агрикола только покачал головой.
— И как это только тебе в голову пришло, Квест?
— Как?
Я положил деталь и стал смотреть, как мимо резво плывут, направляясь в Остию, грузовые корабли, как надуты ветром их паруса, как сидят без дела гребцы. Перед моим мысленным взором предстали холмы Далматии, четыре сверкающие шеренги, велиты, возвращающиеся в тыл между манипулами гастатов, принципов и триариев, выступающие вперед, чтобы слиться в плотный серебристый строй — как машина.
— Как бы то ни было, Квест, мысль гениальная. Но заслонку придется выковывать, как меч, закалять и [5 стр. ] я смотрел вслед отчалившему кораблю. Гребцы мерно поднимали и опускали весла. На меня накатило уныние, но я снова заметил энергию вздымающихся весел и то, как
13
но я потерпел неудачу. Император пообещал Флаку подумать. А ведь он нездоров, Квест. Я слышал об этот от Аницеи. Бедняжка совершенно лишилась рассудка. Она едва ходит, а теперь еще бредит о том, как последует за ним в Томы. И этот ужасный Марк Весаний. С тех самых пор, как его назначили наместником
ФРАГМЕНТ
1
в иды марта пристал к Делосу,[91] где мы пополнили запасы воды и провизии, и после двух дней отдыха продолжили путь к Дардану.[92] Дни стоят погожие, поэтому мы
2
Солнце светило так же ярко, как в Байях в это время года. Перед нами раскинулось синее и гладкое, ровное, как мраморный пол, море, называемое Понтом. Крошечные волны прилива с шорохом накатывали на белый песчаный пляж. В голубой дали показался островок.
Я повернулся к Калимаху.
— Здесь?
— В хорошую погоду он всегда приплывал сюда на гребной лодке. Говорил, что на острове ему легче пишется.
— В письмах он об этом ни разу не упоминал, — ответил я.
Я сомневался, хорошо ли Калимах понимает мой греческий, и его ответ подтвердил мои страхи.
— Обычно он выходил поутру с рыбаками и возвращался до полудня. Один.
Я глянул на Агриколу.
— В такую погоду? — спросил кузнец.
— Ветер был сильный, — внезапно затараторил Калимах. — Почти буря. Даже рыбаки…
Он осекся, очевидно, сообразив, что не сможет утверждать, будто буря Овидия не задержала бы. Кроме того, в тот самый день — день, который он выдал нам за судьбоносный — наш корабль находился всего в нескольких милях от Том, и мы не заметили ни тени непогоды.
