Да, всем, имеющим и не имеющим отношение к религии, революционерам и антиреволюционерам, левым и правым, — всем, сохранившим человеческое соображение и человеческие чувства, — должны мы неустанно твердить: будьте внимательны — это в ваших же собственных интересах. Попробуйте следить не за тем, что говорит Ильин, а как он говорит: и вы тотчас увидите, что это не философ пишет книги, не публицист — фельетоны: это буйствует одержимый.
Я не совсем понимаю, что разумеет Е. Д. Кускова под индивидуальными «исканиями», которым будто бы вся зарубежная печать должна предоставить полную свободу; но я не сомневаюсь, что «мнению», даже индивидуальному, но вполне объективному, всегда найдется место на страницах «Последних Новостей».
Такое мнение я и хочу высказать, или, пожалуй, общий взгляд на всю историю пешехоновского возвращенства и на то, что Е. Д. Кускова называет «неоконченным спором».
Впрочем, это мнение «индивидуально» лишь в том смысле, что не исходит от определенного коллектива и что я не могу сказать, какой именно процент эмиграции его разделяет. Но я, конечно, думаю, что какой-то процент, и даже не малый, разделяет наверно.
Прежде всего, мы (я и мои единомышленники) не видели тут предмета для споров. Нам казалось, что «спора» и не было, — чему же кончаться или не кончаться?
Было же просто вот что: Пешехонов объявил, что хочет вернуться в большевистскую Россию. Я, мол, никого не уговариваю, но я, лично, постараюсь вернуться. Так я хочу.
Часть эмиграции, которая этого не хочет, отвечала: пожалуйста. Раз это ваше личное дело! Наше дело — оставаться. И мы тоже никого не уговариваем.
— Но я хочу вернуться с «гордо поднятой головой», — сказал Пешехонов, а за ним, увлеченные этой «головой», стали повторять то же какие-то молодые люди. Е. Д. Кускова начала внезапно и страстно обличать всех, не видящих в этом «идеи»; но какой, собственно, идеи — не поясняла.
Тут уж мы удивились. «Идею» мы оставили в стороне, а на второе объявление Пешехонова и его сочувственников мы откликнулись: — Пожалуйста! Это очень хорошо «с гордо поднятой головой». Мы сами так мечтаем в Россию вернуться. Но — мы реалисты. Мы знаем — и замечательно твердо знаем, — что в большевистскую Россию «с гордо поднятой головой» вы не вернетесь. Просто физически не вернетесь. Если вернетесь — только с повинной. Однако мы и этого нашего знания насильно не навязываем. Думаете иначе — пытайтесь.
А какая, собственно, цель вашего обращения к нам? Мы не властны впустить или выпустить вас в Россию ни с той ни с другой головой. На нашу помощь в личных хлопотах вы тоже не можете надеяться. Или вы ждете, чтобы их начать, нашего «благословенья»? Но зачем оно вам, да и как возможно, если мы всем ощущением реальности знаем, что в сегодняшнюю Россию вы «гордо» не поедете, хотя бы мы, сойдя с ума, принялись обеими руками вас благословлять.
